Ни конному, ни пешему…
Шрифт:
Живое пламя текло вокруг, переливалось, расцветало сказочными узорами, взлетало на огненных крыльях. Ребенок сидел, вцепившись в руку мертвой матери. Несчастная женщина лежала на дороге с пробитой головой.
– Отошли!!! – заорала Ядвига, срывая
Огневки повернулись к ней, зашипели, жадно оскалились. Потянулись жаром. Сильные, сытые, наглые. Не совладать с ними! Сожрут, твари!
– Забыли, кто над огнем стоит?! Так я напомню!!!
Ведьма выхватила нож, резанула себе запястье. Кровь щедро потекла на раскаленную землю. Задыхаясь от жара, слабея от потери крови, Яга звала силу лесов, силу сырой земли, силу корней и камней. Мать сыра земля – главная, дочь ее старшая – водица студеная, сынок любимый, балОванный – ветер-ветерович. А огонь завсегда слугой им покорным быть обязан.
– Нас-с-с люди призвали! – не отступали огневки. – Люди, этой земли хозяева, – нас-с-с уважили! На семи холмах наша влас-сть!!! – сычали гадюками.
Яга набрала пригоршню кипящей силою крови, плеснула в огненные пасти. Униженное пламя упало на землю, отползло, злобно затаилось…
Ведьма схватила девочку на руки, на ходу шепча заговор, затворяющий рану. И что есть мочи побежала от огненных духов. Рыжеволосая девушка снова возникла рядом.
– Бежим, матушка! Покуда разум при мне – выведу!!!
Ядвига не помнила обратный путь через полыхающие улицы. Огневица
– Эй, да тут бабы! Неужели?! В этом чертовом городе?!
Чужая речь иглой ввинчивалась в виски…
– Молодые?! Красивые?!
– Одна старуха с младенцем. Страшная, как лошадь капрала, а вторая – ягодка!
– Старуху и ублюдка убей, а красотку сюда тащи.
«Красотка» медленно вышла вперёд, пряча Ягу. Золотые волосы змеями заструились по плечам.
– Зачем тащить? Я девка горячая. Сама к вам пойду, коли зовёте! Прощай, матушка, может, свидимся.
И обнаженное пламя, раскинув руки, хищно шагнуло к заворожённым людям. В сторону доброй поживы…
Гори, Москва!!!
**************
– Мы с Катенькой почти месяц в доме прятались. Нашу улицу огонь не тронул, дом на крови давно заговорен был. Его стороной обходили. Мука была, молоко дочке старым способом добывала – нож в дверной косяк, – и готово. Продержались. Савелий в город вернулся с первыми обозами. На ту пору я давно бояться разучилась, а как его седого на пороге увидела – ноги от страха подкосились: за него, за себя, за детей наших, за город сгоревший.
Конец ознакомительного фрагмента.