Ни любви, ни роботов
Шрифт:
– Коль?.. Да что с тобой?.. Ты что…
«…Пьяный?!» – с расцветающим в груди восторгом договорил за тётю Иванов.
Яростно болтая плечами, Иванов выпустил кисти рук вперёд.
«Пьяный!.. Ну конечно!.. Как я мог забыть?!»
Всё встало на свои места. Бессмысленный быт, бессмысленный труд, жизнь, направленная на бесконечное повторение самое себя, – всё выстроилось и собралось в стройную и завершенную конструкцию, всё обрело цель.
«Я знаю, кто я».
«Я знаю, зачем это всё».
Мощный,
Через минуту Иванов был на берегу, через две звучно крякнул и поставил пустой стакан на стойку.
– Вам повторить? – Бармен провел ладонью по лицу – от игры солнечных лучей ему на мгновение показалось, что бледный славянский простофиля у стойки излучает волнующий зелёный свет.
– Повторить, – уверенно кивнул Иванов, любуясь своим огромным, как у манящего краба, рабочим указательным пальцем. – Повторить. Повторить, повторить, повторить.
Там, где кыгыльды эккенре
Здравствуй, дружок!
Я рад сообщить, что с сегодняшнего дня твой дом присоединяется к моей ежегодной программе «Моемся лапой вместе с мэром».
Когда я был маленький, у меня был ручной кай’а-у мар. Я звал его Эккенре. Как у всех кай’а, у Эккенре была острая унг и густые черные или-у. Когда охота была удачной, я кормил его жиром тэ.
В год Совы в наше стойбище пришла беда. Солнце высохло, как грудь сылы, маленькое слабое Дюрюм не взошло летом, голод и чёрная язва косили И. Бесконечная ночь обняла тегернэ.
Мы съели мать.
Отец сказал – съедим кай’а-у мар. Он был очень слаб. Я отнял у него нож.
– Эккенре, – сказал я, – вьюга и метель ягды. Огонь погаснет. Ты и я остались. Некого больше есть.
Кай’а-у мар сел у отто (он тоже был слаб), зачерпнул затаи’ма и стал мыть свои или-у. Когда закончил, сказал – я готов.
Прошло много ы. Столько ы прошло, что и не сосчитать.
Теперь я не младший цукум-тэ в стойбище И, я твой мэр. Голова моя побелела.
К двум вещам не привыкну. Первая – Солнце здесь показывает и прячет свой Дюрюм триста раз в год, как беспутная дочка Сиги Куле’хэ. Рябит в глазах. А вторая – твоё нытьё, мой дружок, когда в память о милом Эккенре я выключаю тебе горячую гэвээс.
Милый Эккенре, знал ли я, там, в холодном чуме, когда на камне для раскалывания костей ты отдавал мне своё тепло, что в далекой Мо-ау я буду растить пластиковые вишни и выкладывать камнем дорожки нарт’менгэ?
Так что мойся лапой, мой неискренний друг, плачь и мойся лапой вместе со своим мэром, как много ы назад мылся единственный, кто любил меня.
Через две недели включу назад тебе
Жгло щёку. Митрич проснулся и отёр лицо – солнце давно перекатило через крышу сарая и кроны яблонь и теперь висело гораздо ниже, чем желал увидеть Митрич. Мир был грозен и лилов.
«Представляю, что сейчас во входящих делается!»
Помогая руками, оглушённый Митрич перевернулся и рысцой поскакал из кустов искать зарядку, но, и метра не сделав, уткнулся в цветастый подол – две бабы в огороде тэгали еду.
– Морковь пропустила, – строго сказала старая, укоризненно глядя на Митрича.
– Извиняй, Марфуша.
Молодая баба вернулась и затэгала морковь, после чего тоже посмотрела на Митрича.
– Чего вылупились, курвы? Фриланс идёт!
– Чёй-то он у тебя на четырёх ногах идёт? – не испугалась Марфуша.
– Уработался, аж батарея села. Есть концы от андроида?
– Не держим.
– Тогда чего скалитесь? – осерчал Митрич. – Сдриснь с дороги!
– И-их, милый, – всплеснула руками Марфуша, отходя, однако, с тропинки. – Раньше б знать!
– Чё тебе знать, падла?
– Да что у нас в кустах у сортира коворкинг открылся!..
«Ужасающий харассмент, если вдуматься!.. – на бегу размышлял осмеянный бабами Митрич. – В приличной стране за такое самолет отсудил бы. Однако, нужен заряд…»
Извалявшись в репье, Митрич первым делом выкатил к деревенскому пауэрбанку и только с досадой подёргал нагретый солнцем железный калач. «Пн – услуги фельдшера, Вт – участковый (поиск не по Гуглу), Сб – отец Филимон. Продажа алкоголя и аккумуляция электрозарядов в период ЧМ не производится».
Широкая лента реки блестела на солнце. Толкаясь и наползая друг на друга, задевая прибрежный ивняк, по реке шел мем.
– Чаго пропал?
Вдоль воды, прямые, как мазаевские зайцы, с баграми в руках торчали любознательные местные старики и глядели на плывущие мимо мемы. Время от времени кто-то тыкал мем багром – лайкал.
– В бане был.
– И как? Помылси? – Старики захихикали.
– Одуреть смешно. – Митрича на неделю забанил участковый, за то, что Митрич назвал его сына Гондурасом. Митрич считал бан политически мотивированным. – Прикурить бы мне, Степаныч? Или хоть входящие проверить? – спросил Митрич ласково.
Дед положил багор на траву, вытер руки об рубаху и достал айфон – Митрич уж приготовил благодарственную улыбку – но подлый старик вдруг хохотнул и свернул клешни амперсандом – накося, выкуся!