Ни живые - ни мёртвые
Шрифт:
Игнатий Иваныч похудел и побледнел. Проснувшись утром после короткой и тяжёлой дремоты, поднимал он отяжелевшие веки и печальным взором осматривался по сторонам. Как всегда, усаживался он за круглый стол перед диваном, пил чай с лимоном и развёртывал чахлый листок уличной газеты. Чтение, впрочем, уже не интересовало его так, как раньше. Бывало, прежде всего он обращал внимание на то, какие в городе назначены аукционы, торги и распродажи, далее его интересовал отдел биржи, справок, и иногда Игнатий Иванович заглядывал в рубрику описания скачек, при чём нередко с неудовольствием прочитывал имена некоторых рысаков, напоминавших ему его неудачи. А теперь, развернёт он газету, посмотрит для чего-то на число и номер, потом отложит неинтересный лоскут бумаги в сторону и погрузится в
Игнатий Иваныч родился в Петербурге, здесь же провёл годы детства и юности, учился в коммерческом училище, а потом начал служить. За всю эту жизнь он ни разу не выезжал из столицы дальше Парголова, где жил когда-то вместе с родителями, и дальше Сиверской, где когда-то отдыхал одиноко. За всю эту жизнь он дышал атмосферой петербургских дельцов, сначала в лице покойного отца, потом в лице сослуживцев, знакомых и тех многочисленных клиентов банка, где служил. Получил он после смерти отца наследство, и только одно в его жизни изменилось: он перестал служить в банке, ставши теперь уже и собственной персоной в ряды клиентов. Денежные дела, спекуляции, торги и аукционы остановили его внимание, и под руководством смелого брата Игнатий Иваныч попал в новую струю жизни; прошли какие-нибудь полтора десятка лет такой жизни, и вся психика его переменилась… И вдруг теперь, когда в банке на имя Игнатия Ивановича лежит не один десяток тысяч рублей — он хил и бледен и, хотя ещё и не так слаб телом, но уже болен душой. И вот, целые дни одиноко сидит Игнатий Иваныч в своей квартирке старого холостяка и борется с тяжёлой мыслью о жизни и смерти… Жизнь прожита вяло, однообразно и неинтересно, если не считать тех моментов душевного подъёма, когда что-нибудь удавалось в области денежных предприятий; смерть — ещё неиспытанный источник, к которому судьба толкает слабого Игнатия Иваныча, и вот-вот прикоснётся он к роковой чаше и уснёт надолго… навсегда.
Почему это раньше только жизнь останавливала его внимание? Только она одна и влекла его, — и ограниченный, тупой делец шёл навстречу ей и срывал её цветы, подчас не распустившиеся, подчас увядшие и всегда отвратительные, с противным запахом? Почему это раньше только деньги были божком Игнатия Ивановича, а всё остальное казалось идущим на поклонение этому божку? А теперь знакомое представление — смерть — стало живее и грознее, а старое ощущение — страх — отравляющим каждый длинный день скучной жизни?..
Игнатий Иваныч вздрогнул и повернул лицо от стены, на которой до этого он рассматривал неуклюжий рисунок полинялых и замазанных обоев…
На столе, в простенке между окон, стояла лампа под зелёным абажуром, яркими пятнами отражаясь на полу и на потолке и оставляя остальную часть комнаты в полумраке. На комоде, между подсвечниками с нетронутыми свечами, стоял круглый металлический будильник, с белым циферблатом и с медленно движущимися стрелками. Не раз в продолжении вечера взгляд Игнатия Иваныча останавливался на этих чёрных стрелках, и на лице его, при этом, отражалось выражение муки, по глазам же одержимого бессонницею человека нельзя было прочесть никакой мысли: желал ли он, чтобы стрелки эти двигались скорее, или, наоборот, пусть они медленно двигаются одна за другою, переползая с одной цифры на соседнюю, замедляя всесокрушающее время и отдаляя страшный конец бытия…
В халате, с расстёгнутым воротом рубахи, Игнатий Иваныч спустил ноги с кровати, ощупал пальцами мягкие войлочные туфли, опустил в них ноги, стал и тихо подошёл к часам. Стрелки показывали без четверти двенадцать. Глухая полночь — страшный мистический момент! С детских лет внушали Игнатию Иванычу страх перед этим таинственным моментом, и вот, все эти дни, он не может заснуть, не может потушить лампы, пока обе стрелки часов, слившись под самой верхней цифрой, немного передвинутся вправо, разойдутся и потом длинная перегонит короткую… Игнатий Иваныч вздохнул и перешёл
Когда-то давно-давно, чужие, неизвестные ему люди целые века прожили в неведомой земле, скитаясь в поисках счастья по знойным пустыням под палящими лучами солнца… Мощные величавые фигуры людей выступают из тьмы времён, а Игнатий Иваныч, слабый и жалкий человек, ищет себе покоя на страницах истории этих больших людей и остаётся глухим к живому слову; книга нема для него…
Чёрствый и ограниченный делец, посвятивший всю свою жизнь золотому тельцу, он заглушил в себе все лучшие чувства и мысли… Когда-то, в школе, ему навязали готовые мысли из другой вечной книги, и он бессознательно воспринял их, а потом, когда не одно десятилетие отделило его от школы — он забыл, что ему говорили когда-то; и жил человек с затасканными правилами жизни, делая то, что делают другие, так же, как и они — слепо… А когда страшный призрак смерти напомнил о себе, и от жизни повеяло холодом и могилой, в сердце не оказалось ободряющего чувства, в голове не нашлось руководящей мысли…
И Игнатий Иваныч закрыл забытую книгу и опустил на руки отяжелевшую голову…
Вместе с уединением от жизни и её тревог Игнатий Иваныч сделался религиозным, почти каждый день посещал церковь, терпеливо выстаивал богослужение, а возвращаясь домой, предавался религиозным размышлениям и читал Библию. В зальце и в спальне дни и ночи горели неугасаемые лампады; кухарка с удовольствием ухаживала за ними, подливая масла, а Игнатий Иваныч по ночам скорее засыпал в бледно-красных лучах мерцающего пламени. Иногда по вечерам он беседовал со старушкой, в надежде найти в её невежественной душе отклики своим духовным запросам, и скучный вечер тянулся не так заметно. На все религиозные и подчас туманные рассуждения Игнатия Иваныча старушка кивала головою и однотонно повторяла:
— И-и! Игнатий Иваныч! Никто, как Бог! Никто, как Бог!
С братом Игнатий Иваныч виделся редко. В начале Порфирий Иваныч заходил к нему несколько раз, заводя разговор на тему о своём новом предприятии, по-прежнему стараясь склонить брата на участие в совместной работе, но потом ему пришлось отказаться от попыток, и Порфирий Иваныч посещал брата лишь для того, чтобы справиться о его здоровье.
Великим постом один новый знакомый Игнатия Иваныча, старик монах, посоветовал ему съездить в Новгород, помолиться и поговеть в одном из монастырей. Игнатий Иваныч послушался совета монаха и, вернувшись из монастыря покаявшимся, немного успокоился…
Вскоре после возвращения Игнатия Иваныча, к нему зашёл брат и долго беседовал. Игнатий Иваныч рассказывал о подробностях своей поездки, о монастыре и о жизни монахов; с особенным воодушевлением рассказывал он о том, как живут схимники, проводя день в посте и молитве.
— Уж ты и сам не надумал ли в монастырь? — со скрытым беспокойством спрашивал Порфирий Иваныч.
— Нет, уж куда нам с тобой, с грязными-то душами! А вот посмотреть на них, на их праведную жизнь, помолиться, да и…
— Ну что «да и»?..
— Да и умереть в мире и благочестии, — докончил Игнатий Иваныч.
— Ну-у! Пошёл опять! Подожди, успеешь умереть-то! Вечно жив не будешь, — возражал Порфирий Иваныч.
Его вдруг осенила страшная мысль, от которой ему стало даже не по себе. «А вдруг, — подумал Порфирий Иваныч, — уйдёт брат в монастырь, и денежки все там с ним ухнут: пожертвует на что-нибудь там»…
Порфирий Иваныч повернулся на стуле и заговорил громко и воодушевлённо. Отстранив неприятную для себя тему о монастыре, он старался заинтересовать брата другим, рисуя перед ним будущее полным успеха на поприще денежных предприятий, но Игнатий Иваныч оказался плохим собеседником.