Ницца la Bella
Шрифт:
Сандро сидел в ее ложе и казался очень доволен. Его глаза сверкали так весело, что даже зоркая Ницца не нашла в них ничего напоминающего о затаенной грусти, которая постоянно чудилась ей в смехе Сандро. С него она перевела взгляд на его даму, на ее пышное декольте, выпятила вперед нижнюю губку и презрительно шепнула:
— Fi che scollacciatura! [13]
Сандро увидел ее, ласково кивнул ей и выбежал из той ложи. Через минуту он сидел рядом с Ниццей.
13
Фи,
— Вы знаете, о ком я буду говорить?
Она пожала плечами, оглянулась на отца — он спал — и сказала:
— О Мандрони.
— О Мандрони. Вы очень догадливы. Браво! И было бы хорошо, дитя мое, коли бы вы были настолько же справедливы и добры, как догадливы.
— Разве я злая?
— Эх! Зачем такие ужасные слова употреблять. Злы ли вы? Не думаю. А впрочем, я лгу. Я это именно думаю. Вы — злая синьорина.
— Я!? Это вы несправедливы, да. В чем моя злость, говорите сейчас?
Сандро засмеялся.
— Ладно. Я вам скажу, в чем ваша злость. Мандрони вас любит? Раз. Вы — его невеста? Два. Но вы запретили ему подымать разговор об этом, пока вы сами не заговорите. Теперь он сидит у моря и ждет погоды, потому что вы обеими ручками отмахиваетесь от каждого его слова. А он, бедный, в июле уезжает в Неаполь, и вас он страшно любит. Что же, не злая вы, синьориночка?
Ницца молчала. Ее головка была опущена, полудетская грудь, декольтированная по моде, тяжело дышала, а хорошенькие пальчики с розовыми, по-детски подрезанными ноготками тиранили голубой веер. Сандро взглянул на этот веер и удивился.
— Эге! — воскликнул он. — Вот что значит южная кровь! Да вы изорвали веер, дитя мое. Что с вами? Неужели вас так волнует этот разговор?
Ницца печально подняла на него глаза и увидела, что с его лица как будто сбежала насмешливая улыбка — или, вернее, сквозь эту насмешливость проглянуло что-то ласковое, участливое, доверчивое и вызывавшее доверие. У Ниццы в груди сладко-сладко сжалось сердце. А папа спал.
Ницца решительно заговорила:
— Хорошо, я вам отвечу.
В этот миг оркестр заиграл увертюру, и синьор Черноконич проснулся.
— А-а-а, — протянул он, — che veggо! I miei complimenti [14] , Александр Сергеевич.
Ницца вспыхнула и замолчала. Она сразу же почувствовала, что в ней исчезает минутная решимость рассказать этому Сандро, почему она так «зла» с Мандрони.
Он остался в их ложе до второго антракта, а когда упал занавес, он был глубоко растроган и весь полон восторгом впечатления.
— О, эта Арриги! — восхищался он. — Я не отдам ее даже за Каталани, не то что за вашу Дзамбони. Дзамбони! Не к Дзамбони, а вот скорей к Арриги подходит тот сонет вашего здешнего одописца, как его, Пеццола, что ли?
14
Кого я вижу! Мое почтение
Он продекламировал этот куплет одесского поэта, уже стоя у двери, и потом откланялся. А Ницца сейчас же стала смотреть
Но там уже сидел муж красавицы и еще какой-то молодой офицер, очевидно, русский, с которым она весело болтала и хохотала.
Потом Ницца опустила глаза и увидела Сандро. Он стоял в проходе четвертого ряда platea, и лицо его было нахмурено. На ту ложу он не обращал никакого внимания и даже смотрел совсем в другую сторону. Ницца выждала, пока ее взгляд не встретился с его глазами, и улыбнулась ему.
Он пришел в ее ложу в последнем антракте перед divertimento [15] и взял с нее слово, что она будет «миленькой» с бедным Мандрони. Так как он при этом даже ни разу не взглянул на ту ложу, Ницце захотелось сделать ему что-нибудь приятное, и она обещала.
15
Дивертисмент
Был вечер, теплый, но не душный; у моря чувствовалась даже приятная прохлада, хотя ветра не было. Море даже не плескало, а только словно ласкалось о берег, и все большие звезды отражались в нем золотыми дрожащими нитями.
По мелкому песку шла Ницца, за нею Мандрони вел ее пожилую тетку. Мандрони был не так скучен, как всегда: он рассказал Ницце о своих дарданельских приключениях, и Ницца должна была сознаться, что приключения очень интересны и что он умеет рассказывать их скромно, не подчеркивая своей роли.
— Oh! Sediam un po [16] , - застонала утомленная тетка.
Но Ницца всматривалась вперед и шла дальше.
Шагах в тридцати, где заливчик замыкался скалою, стоял Сандро в своей красной рубашке. Альмавива [17] лежала на песке; Сандро выбирал камни и, изгибаясь, кидал их в море, так что они рикошетом перескакивали по темной воде, вспыхивавшей от ударов фосфорическими серебряными брызгами.
— Мадонна! — воскликнул в комическом ужасе Мандрони. — И это — занятие для чиновника и поэта?! Ах ты, marmot! [18]
16
Ох, давайте присядем
17
Плащ-накидка, модный в начале XIX в.
18
сурок
Сандро подошел к ним и снял широкополую шляпу.
— Un peu de gymnastique [19] , - оправдался он по-французски, из уважения к тетке Ниццы, которая очень мало владела русским языком. — А что касается моей поэзии, то, право, мне уже кажется, что теперь — basta. Уж больше месяца пера в руки не брал.
— Старая песня, — сказал Мандрони, а Ницца удивилась.
— Разве вы поэт?
— М-м, — отвечал Сандро, опуская голову, — к сожалению…
— Согласись, мой милый, что сожаление тут приделано прямо для красоты — finch`e si crede, comme on dit chez nous. Eh? [20]
19
Немного гимнастики
20
Покуда верят, как говорится. А?