Нич Ниднибай
Шрифт:
– Не такие уж они глупцы, чтобы бросить всё и уйти куда глаза глядят.
– То-то их папанька, старый врейский хитрец, шушукается с представителями Великого Инедриона.
– Рахельhка так хотела прийти на вашу оргию. Она ещё ни разу не спала с римским солдатиком.
В спальне был жуткий беспорядок. Рабыняслужанка, которая всегда убирала здесь, была отпущена Луцием на свободу, после того как его тело её обесчестило, и она забеременела. На полу валялись огрызки еды, губки, стояли терракотовые чаши и блюда, вокруг которых поблескивали от пламени фитиля их же осколки. Под медной жаровней валялось горлышко от бутылки.
Луций
Леольh Фраh шёл по направлению к клубу, где ему предстояло читать очередную политпроповедь, и белый снег искрился и хрустел под его сапогами. Было всего минус четыре, и даже здесь, за полярным кругом, чувствовалось приближение весны. Кругом, сколько видел глаз, властвовала белая тундра, и лишь на горизонте золотилась под солнцем верхушка горы Вендры.
– Лепота! – подумал Леольh. – Нет, всё-таки какая-то сказка во всём этом есть.
И словно в опровержение этой мысли, завыла полковая собака. Эйфорию сняло, как сапогом, и Леольh вспомнил, зачем он идёт в клуб.
Публичные выступления всегда были неприятны ему. А здесь тем более. Опять он будет вещать о построении научного эметизма в отдельно взятой стране, о необходимости соблюдать законы, установленные святым hАшуа, о Великой Апрельской Справедливой революции, а эта Сараh будет смотреть на него, как на самца, тратящего попусту свою энергию…
Леольh с детства не терпел медсестёр. Они иногда приходили в квартиру, где он болезненным, но счастливым ребёнком жил с родителями и сестрой, лживо-отимистически улыбались, банально шутили и, улучшив момент, втыкали в несчастную попу Леольhя иглу шприца…
А здесь эта Сараh… Толстая глазастая медсестра из медсанбата с большой щелью между верхними передними зубами, бросавшая на мужчин полка обещающе-блудливые взгляды. Даже верблюду без медицинского образования было понятно, что у неё какие-то проблемы… Однако Леольh, удивляясь сам себе, испытывал к ней, вне всякого сомнения, весьма странные чувства. Ему было брезгливо жалко её, но, одновременно, несмотря на это, она возбуждала его. К образовавшемуся салату чувств добавлялась ещё, в качестве приправы, детская боязнь-нетерпение медсестёр… Может быть, так происходило потому, что здесь, в тундре, почти не было женщин?.. Может быть… Очень может быть…
Река Дан была в этом месте не очень широкая, неглубокая и прозрачная. По берегам её курчавились ивы и краснели своими цветками олеандры. Коричневые коровы брели по колено в воде и пили воду. Утки были все чёрные и плыли, держась недалеко от коров, сторонясь людей, которые вместе с животными тоже брели вдоль реки со счастливыми лицами.
Счастливы же эти люди были потому, что их Учитель, hАшуа, совсем недавно совершил чудо. Самое настоящее…
Они ещё только подходили к Дану, когда неожиданно невесть откуда появилась многочисленная орда варваров. С диким улюлюканьем и криком они стремительно окружили hАшуа иего последователей…
И вдруг… Учитель запел. Да! Да! Запел! Голосом необыкновенной силы и красоты. Он пел о едином Боге, выведшим вреев
Варвары сначала остолбенели, а потом… Потом они уснули. Повалились на землю и уснули. Тогда hАшуа во весь голос сказал им:
– И подниметесь вы, и уйдёте в стан ваш.
И послушно встали с земли варвары, и ушли. Ушли безмолвно и больше не вернулись. Словно и не было их.
Потрясённые ученики попадали на колени перед hАшуа. Но он только произнёс:
– Встаньте с коленей и продолжайте путь ваш.
И теперь вот лучились счастливым светом их лица на фоне глупых коричневых коров и чёрных уток: ведь, в отличие от животных, они ещё твёрже уверовали, что идут верным путём в райское будущее…
Так вот… Что бы вы подумали, если бы увидели эту семейку, загорающую на солнце под огромной пышной сосной, огороженной великолепными большими белыми камнями? Загорающую без тени смущения именно на этих великолепных камнях… Да ещё и выгнув спины от удовольствия … То-то же… А Эльчуша знала, что подумать. И подумала она вот что:
– Это папа, мама и дочка.
Причём так громко подумала, что даже я услышал, хотя был занят своими, по обыкновению великими, мыслями. Несмотря на мои по-дилетантски невыносимо глубокие и такие же широкие познания, всё же в вопросе определения пола у рептилий я был, к стыду своему, откровенно слаб. Поэтому я сделал вид, что великие мысли стали совершенно бездонными, и только пробурчал:
– Бог их знает, этих ящериц. Вполне вероятно.
На что Эльчунька только хмыкнула, удивляясь моей некомпетентности. И поделом мне. Не знать таких простых вещей!
– Как вы, наверное, знаете, после признания Римской империей верианства государственной религией, верианство распространилось по всему миру. Эта философия хорошо подходила классовому обществу, независимо от того было ли оно рабовладельческое, феодальное или капиталистическое. Однако принципы, заложенные святым hАшуа, наиболее полно могут реализоваться только в бесклассовом обществе. Вспомните: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя. Не думай о дне завтрашнем. Не пожелай жену и добра»… – раздался смешок, Леольh запнулся, но взял себя в руки. – Разве в классовом обществе такое может быть в действительности? В обществе, где всё делается в угоду эксплуататорскому классу? В том числе и мораль. Только в нашей стране, после победы Великой Апрельской Справедливой революции, был взят курс на построение бесклассового справедливого общества на основе принципов святого hАшуа…
После политпроповеди Леольh узнал, что у командира полка, полковника Дарусанова, неприятности изза письма, которое он написал в газету, и его переводят на службу в Сибирь. Вассеру же «посоветовали» уйти в отставку…
…Следующую свою политпроповедь Леольh читал уже при другом командире полка, однако, когда при его словах, что все граждане Справедливого Союза, независимо от национальности и вероисповедания, во время Первой мировой войны героически отстояли своё право на жизнь и равенство в ней, раздался смешок, – он уже не только не запнулся, но и сам скривился в иронической ухмылке…