Ничего кроме надежды
Шрифт:
...Стоит под конец, среди прочего, упомянуть, что писатель помнит и уместно включает забытые бытовые подробности из жизни тех лет, ну, например, что «у дверей обувного магазина собралась толпа – говорили, после обеда будут давать тапочки». Так оно и было: «давали» галоши, метры ситца или сатина, посуду и т.п. – все это было величайшей редкостью в свободной продаже. Вот и собирались толпы у магазинов...
...А предвоенное напряжение все нарастает. «Я уже слышать не могу про войну» (встречаем
Вот он каков – главный перекресток. Прежняя жизнь наших молодых героев истекает по минутам – так стремительны в потоке времени заключительные главы романа. Еще недавно ребята верили, что им совершенно нечего бояться и не о чем беспокоиться, потому что над ними есть сила, которая все знает, все умеет и все может...». Увы, не было такой силы. В сущности, она, подлинная сила, трудно рождалась в них самих. Но ее нужно было еще осознать, нужно было понять: что предстояло делать. И – научиться этому...
И вот – самое острое переживание – Сергей Дежнев добровольцем, не ожидая призыва, идет воевать. Татьяна остается. Он говорит ей на прощание: «Кем бы я был, интересно, если бы остался сейчас в тылу, пока тебя кто-то другой защищает там, на фронте...».
Все переменилось в их жизни. И даже «облик города был непривычен и дик», – таким видит его Татьяна в финале первого романа.
...И вот наступает «тьма в полдень». Так назвал Юрий Слепухин свой второй роман о войне. И начинает он с размышления о том, что за люди были эти немецкие «здоровые и чистоплотные молодые убийцы», которые творили «массовое и механизированное убийство» на чужой земле. И видит ответ в том, что «идеология этих молодых людей», «простая до убожества», была отштампована «поточным методом в школах, казармах и партийных организациях НСДАП».
Собственно, это и есть весьма распространенный в XXвеке – при тоталитарном режиме – способ обесчеловечивания, который и становится превращением света в тьму.
...Ну, а дальше в событиях романа показана во многих точных и лично пережитых подробностях судьба уже известного нам города Энска в годы оккупации. Юрий Слепухин создает картину жизни, которую мы, читатели, воспринимаем с великой болью и состраданием. Писатель же стремится быть честным и внимательным свидетелем: вот как все было с нашими знакомыми, недавними школьниками, с их взрослыми родными, с их земляками, как переживали
Многие из наших знакомых, вернувшись с оборонных работ в родной город, или побывавшие в неравных боях, оказались в совершенно новой реальности. И то, что переживают они, писателем выражено с такой непосредственной правдой, что захватывает читателя как собственное погружение в кромешную тьму войны. Да, «места для радости в этом мире уже не было». Раз за разом оказываются они под жестокими бомбежками. Голодают. Одних выгоняют на принудительные работы. Другие становятся жертвами «расовой» нетерпимости...
Волнуют нас растерянность и – no– началу – бессилие молодых ребят в условиях отступления отечественной армии. Они мечутся в жестокой неразберихе, с трудом, пройдя тяжкие испытания, находят свое непредвиденное место, все-таки вступая в борьбу, которая стала для них во многом роковой. Так возникает, например, в городе комсомольское подполье, во многом стихийное, самочинное, никем не организованное. И – при всем героическом, самоотверженном сопротивлении, – закончившееся трагически. Тут нужно обратить внимание на подвиг Татьяны Николаевой. Сначала она пошла работать в немецкую лавку. Это трудный – особенно для души трудный, но надежный способ собирать информацию о настроениях немецких офицеров (говорили они много и, в общем, довольно откровенно). Но в глазах советской молодежи это ее принижало ( «обывательница на все сто!»). Немногие знали, что, рискуя своей жизнью, она предупреждала тех земляков, кого расовая ненависть обрекала на гибель. И не только жизнью рисковала: ведь сказать об этом обреченному человеку – какая это взаимная душевная травма, какое переживание! «На фронт ее не взяли – видите ли, для девушки слишком трудно! А в оккупации – легче?»
Но Татьяна вскоре решилась на еще более опасное дело: стала работать в главной канцелярии оккупантов-гебитскомиссариате. Здесь, в самом средоточии оккупационного режима – она вроде бы простаяканцелярская служащая, обязанная перепечатывать разные бумаги. Но в иных бумагах, среди прочего, содержатся важные сведения, необходимые подпольщикам. И вот, рискуя жизнью, она снимает копии, раскрывает секреты. Она таки становится разведчицей. И это тоже ее подвиг. Здесь она не только рискует жизнью каждый день. А разве не горько ей оттого, что иные жители города считают ее пособницей оккупантов? Все это она должна переносить. «Самая здоровая психика не может выдержать нагрузки непрерывного страха». И – добавим – чувствовать отчужденность земляков, но Татьяна проходит жестокую проверку жизнью в сгущающейся тьме. Эти и многие другие страницы романа читаются с глубоким – и мучительным – интересом. То, что происходит с Татьяной – это время трудного и необходимого самопознания. Вот что, можно сказать, обобщая, стало углубляющимся, нарастающим, нравственным, психологическим сюжетом романа. И всей тетралогии (в заключающей книге мы еще не раз встретимся с Татьяной).
Это составляет основной сюжет второй книги тетралогии, в которой оккупационный быт (если его можно назвать бытом) передан в картинах во многом новых для нашей литературы: точных и зримых.
...Если говорить о том, что еще есть нового в этом романе – нельзя не сказать о русском эмигранте Болховитинове, которого судьба забросила в город Энск, где он становится сострадающим участником происходящего, глубоко переживая беды своей Родины. Он служит в немецкой фирме лишь потому, что это был способ вернуться в Россию. Словом, это разнообразие и многообразие людей и их проявлений в условиях оккупации во многом ново в нашей литературе. Оно создает своеобразную психологическую ткань романа.