Ничего кроме надежды
Шрифт:
Козловский появился незамедлительно, скрипя сшитыми на заказ у какого-то мадьяра хромовыми сапожками. Сапожки, усики, еще и фамилия такая – неудивительно, что девчата всего полка сохли по начальнику штаба 2-го батальона. Комбат этих восторгов пока не разделял, ему трудно было забыть погибшего в Белоруссии Звонарева. Тот был начштаба – лучшего не пожелаешь; а этот, похожий на А. Идена щеголь, пока ничем себя не проявил.
– Связь с полком есть? – спросил Дежнев.
– Так точно, установлена связь. Да у него просто антенну сбило, сразу надо было проверить.
– Лопух он, а не радист. Тут, старшой, вот какое
– Почему без каски ходишь? – спросил Дежнев. – Ты этот тыловой форс давай бросай! Нашел место – в фуражечке щеголять. На передке храбрость в другом проявляется, понял?
На этот раз старший лейтенант не обиделся.
– Чудак, я же не думаю форсить! – ответил он, стараясь перекричать грохот. – Просто нам говорили, что офицер не должен проявлять перед солдатами излишнюю осторожность!
– Дурак сказал, а ты и уши развесил! Влупит тебе осколком по черепу, тогда узнаешь, излишняя она или нет! Слушай – надо запросить полк, обещали же прислать танки...
– Я уже запросил. – Козловский кивнул. Вокруг опять стало потише. – Танков уже не обещают, но к четырнадцати часам должны подойти самоходки, они сейчас заправляются и берут боезапас.
– Тоже неплохо. Карту принес? Давай-ка сюда, у меня тут одно соображение возникло, давай подумаем...
Козловский развернул карту на снарядном ящике.
– Смотри, старшой, – сказал Дежнев, помолчав над картой. – Допустим, самоходки будут здесь в четырнадцать ноль-ноль. Если они ударят с этого рубежа, им тут придется вбивать клин между нашими немцами и теми, что действуют против левого соседа. Темнеет сейчас рано, а за ночь обстановка может измениться. Я подумал такую штуку... – Он снова замолчал, машинально вытащил из кармана шинели мятую папиросную пачку, не глядя протянул Козловскому и закурил сам. – Смотри сюда. Вот – эта группировка, что слева от нас. А вот – «наша», которую сейчас сдерживает Барабадзе. Левая почему-то жмет вяло, у меня такое впечатление, что они выжидают...
– Чего?
– Ну, скажем, пока будет обеспечено прикрытие со стороны моста. Они рассчитывают, что наши танки, скорее всего, пойдут этим путем, это в общем логично. А потом – вот увидишь! – они навалятся именно сюда, ударят по стыку между нами и Бовкуном...
Углом зажигалки комбат прочертил по карте прямую линию от фронта соседнего 1-то батальона – наискось через высоту, где располагался командный пункт 2-го.
– Обрати внимание, – добавил он, – они с утра держат под обстрелом именно эту полосу...
– И что ты предлагаешь? – подумав, спросил Козловский.
– Бери сейчас «виллис» и жми в полк. Встретишь самоходки – заворачивай их, веди этой дорогой – вот сюда – видишь? Когда будете на подходе – радируешь мне, я отвожу Барабадзе, пропускаю «пантеры» на бетонку, пусть катятся за мост. Мы его порвем у них за спиной, понял? Пусть они там покрутятся, все равно далеко не уйдут. А подойдут самоходки – посадим ребят на броню и ударим прямо по – как его? Ше-гедьвар, ну и название, язык сломаешь. Вот по этому Шегедьвару мы
– План разумный, мне думается, но... Надо ведь с полком согласовать? Нам не ставили задачи овладеть Шегедьваром.
– А как ты понимаешь задачу «держать активную оборону»? Я же не на Будапешт предлагаю рвануть! А расчленить наступающего противника контрударом – по-моему, это и есть активная оборона. Знаешь, если каждый свой шаг с полком согласовывать...
– Да нет, я не против.
– Да и как теперь согласуешь – по радио, открытым текстом? А если связного посылать, так пока он доберется, пока Прошин свой мыслительный аппарат раскочегарит, – комбат махнул рукой. – Лучше уж возьму ответственность на себя. А Бовкун, я думаю, поддержать не откажется. Ну, давай, старшой, давай поезжай! «Виллис» возьми лучше мой, Ахмедулин парень надежный, проскочите...
Теперь, когда решение было принято, Дежнев сразу успокоился, почувствовал себя лучше. Злобная раздражительность, владевшая им с утра, вдруг исчезла, уступив место спокойной уверенности в том, что все идет как надо. Сидеть в обороне было тягостно (успели уже отвыкнуть!), а еще тягостнее было чувствовать, как нависает над батальоном неразгаданный замысел противника. Такое было ощущение, будто дерешься вслепую, тыча кулаками наугад. А как только замысел оказался разгадан – капитан уже не сомневался, что разгадал его, – сразу возник контрплан, успокаивающий своей логикой.
Не успел уехать Козловский, как вернулся тот маленький связной, что ходил в третью роту. Там все было в порядке, бронебойщики уже отправились во вторую. Комбат одобрительно похлопал связного по плечу и мельком глянул в присланную ротным сводку потерь – их почти не было, правый фланг был действительно сегодня самым спокойным, это подтверждало справедливость его догадки.
Следующие два часа он невылазно просидел в блиндаже, не выпуская из рук телефонных трубок. Из второй роты вернулся его замполит Кравченко – узнав о плане комбата, тоже с ним согласился, сказав, что подобное приходило на ум и ему. Барабадзе, сказал он, пока держится, но потери у него большие – может быть, учитывая новый план, есть смысл вообще перебросить туда третью роту; в том маловероятном случае, если немцы предпримут что-нибудь на правом фланге, всегда можно будет заткнуть брешь, перебросив часть сил с левого. После этого Кравченко уехал к Бовкуну – согласовать совместные действия.
Времени оставалось не так много – в кратчайший срок, под огнем, пришлось на ходу перестраивать всю систему обороны, менять минометные позиции, перебрасывать на новые места противотанковые семидесятипятимиллиметровки. Хорошо еще, что вышколенные телефонисты не ударили в грязь лицом – все линии работали как надо, и если где-нибудь происходил обрыв, то повреждение устранялось незамедлительно. В тринадцать часов сорок две минуты радист установил связь с командиром соединения самоходной артиллерии – орудия были уже на марше и меньше чем через час должны были прибыть в заданный квадрат. «Ваш порученец со мной, мы все согласовали», – добавил пушкарь.