Ничего не случилось…
Шрифт:
Мартыньш трудился как раб на галерах, но зато и получилось отлично — хоть на выставку неси! Фридрихманис расплатился с ним — дал кулек миндаля. Только идиот мог бы подумать, что миндаль он купил в магазине.
Но Мартыньш почему-то подавил в себе желание высказать им все в глаза. Накануне товарищеского суда Фридрихманис еще поучал его: сознайся во всем, а потом сиди и помалкивай — тогда все уладится само собой. Когда же зачитали решение, говорить было уже поздно, да и слова Мартыньшу никто не предоставлял.
Метрдотель Леопольд посочувствовал: наказание, конечно, суровое,
«Мы давно не встречаемся.»
«Почему? Такая симпатичная девушка. В самом деле больше не встречаетесь?»
«Не сошлись характерами… Не нужна мне такая, которая перед другими чуть ли не нагишом прыгает! Да еще и психованная!»
«Да, она немного странная… Чем думаешь заняться?»
«Не знаю. В трудовой книжке такая запись, что ее никому не покажешь…»
«Жаль: ведь ты толково разбираешься в своем деле, но придется тебе таскать камни или работать лопатой… Постой, у меня отличная мысль! Я тебе помогу, если пообещаешь исправиться, но так, чтобы мне не пришлось за тебя краснеть. На «Автоматике» работает мой давнишний приятель, ему, кажется, нужен кондитер… Если он возьмет тебя на поруки, в отделе кадров возражать не будут.»
««Автоматика» недалеко от моего дома… Две трамвайные остановки…»
В ожидании ответа следователь поигрывал авторучкой.
— С Ималдой Мелнавой мы были друзьями… У нас были дружеские отношения…
— Насколько близкие?
— Я хотел на ней жениться… — Парень покраснел, кончики его ушей стали пунцовыми. — Хорошо, что во время одумался. Не захотела работать — подалась в танцовщицы!
— Она не рассказывала вам о своей семье?
— Знаю: отец в тюрьме, мать по пьянке выбросилась из окна, брат тоже, кажется, сидит… Кто-то мне говорил… Но утверждать не берусь… А сама… Вы уже знаете?..
— Да.
— Она больной человек… — Мартыньш вдруг стал Ималду защищать, видно, почувствовал необходимость в этом, счел чем-то вроде долга. Глаза его потеплели, он постарался придать голосу убедительную интонацию: — Лечилась в психиатрической больнице… Сама мне рассказывала… Хотела, чтобы я все знал, хотя я никогда ни о чем не расспрашивал… Когда наши отношения стали серьезными… Она регулярно пила лекарства, видно, боялась, что болезнь возобновится… Очень боялась своей болезни, боялась больницы… Иногда звонила врачу, сам не раз слышал… Тот утешал, говорил, что для тревоги нет никаких оснований… А может, врач от нее отделывался… Если вас интересует — его фамилия Оситис…
— Вы не хотели бы увидеться с Ималдой? Могу вам разрешить свидание… — Следователь отметил про себя, что парень колеблется, а тот заметил, что следователь ждет утвердительного ответа. Следователь хотел любой ценой добиться, чтобы она заговорила. «Если начнет говорить с Мартыньшем Межсом, то, может, и передо мной не будет сидеть как истукан», — думал он.
— Вы ее не знаете… Скажет — как ножом отрежет — и ничего уже не поправишь…
— Знаю, она действительно девушка с характером.
— Она словно лесной зверь: различает всего два цвета… Для нее все либо белое, либо черное…
…На
Мартыньш чувствовал рядом тело Ималды — голое плечо, голую грудь, стройные упругие ноги. Он обнял девушку и прижал к себе. Как хозяин свою собственность. В мягкой постели под теплым одеялом с Ималдой так хорошо!
Он чувствовал, что Ималда еще не заснула, хотя в темноте не видел, закрыты или открыты ее глаза. Наверно, потому что она дышала неровно и неглубоко. Спокойной ночи они друг другу уже пожелали, да и часы, должно быть, показывали далеко за полночь.
«Отдается она чересчур серьезно», — подумал Мартыньш. Этакая ревизия тайников собственной души.
«Ты меня любишь?» — спросила вдруг Ималда.
Ох уж этот вопрос — как зубная боль! Его приходится терпеть в постели каждому мужчине, и не раз. Вопрос этот глуп по своей сути и лишь брачные аферисты да закоренелые донжуаны отвечают на него: «Да, я тебя люблю!», дабы предотвратить дальнейшие расспросы, мешающие здоровому сну накануне рабочего дня. Признание в любви так унижает достоинство мужчины! К тому же он всегда знает: ответ ничего не изменит в отношениях.
«Ты мне нравишься.»
Тело Ималды напряглось, и Мартыньш счел благоразумным добавить: «Ты мне очень нравишься.»
Ималда резко села на кровати, прижалась спиной к стене.
Мартыньш заупрямился: не дождешься признаний, я под твою дудку плясать не буду!
«Не обижайся, но я не знаю, что такое любовь. Ты мне нравишься и мне с тобой хорошо…»
Ималда поднялась с постели.
Наверно, опять усядется на стул и будет ждать до тех пор, пока и он встанет, поцелует и уговорит лечь.
Ничего, мы тоже так умеем. И это будет тебе маленьким, но полезным уроком.
Хлопнула дверь комнаты.
К великому удивлению Мартыньша вскоре хлопнула и входная дверь.
Вот полоумная!
Он переборол себя, встал и быстро оделся, хотя знал, что найдет ее тут же внизу, на улице — никуда не денется!
На улице Ималды не было.
Мартыньш встревожился, обежал весь квартал и рассердился, решив, что Ималда спряталась, чтобы подразнить его. Он наговорит ей колкостей, когда найдет! Собственное достоинство он, конечно, не намерен ронять, но Ималду высмеет как надо!
Потом решил позвонить.
Она только что пришла домой.
«Ималда, не делай глупостей! — закричал он в трубку. — Я тоже умею обижаться… Тебе не в чем меня упрекнуть!»
«Я не хочу тебя обманывать…»
«Что?»
«Я поняла, что между нами ничего нет… зачем же нам в таком случае друг друга обманывать?»
Ветер захлопнул дверь телефонной будки, и Мартыньш повесил трубку.
Никуда не денется — поговорим завтра на работе.
Но напрасно он надеялся. Эти губы, целовавшие его, и руки, ласкавшие его, уже не принадлежали ему.