Ничего неизменного
Шрифт:
Хасан уже не раз давал себе слово не ввязываться в авантюры Занозы. Кто наскреб неприятности, тот из них и выпутывается — разве это плохое правило? И ведь Заноза выпутался бы. Справился бы сам. Что ему пятеро охотников? Что ему хоть впятеро больше, чем пятеро? Он бы всех их, сколько есть, убил, если б вампиру найти венатора не было труднее, чем венатору вампира. Но всегда события складывались с печальной неизменностью: Заноза просил помочь, Хасан говорил, что не собирается заниматься ерундой, Заноза говорил: «ну, пожалуйста!». И Хасан, бурча: «ненавижу, когда ты так делаешь», брал пистолеты, брал саблю, надевал бронежилет, и ввязывался
Не в этот раз, конечно. В этот раз единственная опасность, которая им грозила — это каким-то образом попасть под солнечные лучи. И именно поэтому Хасан твердо решил, что с венаторами связываться не будет. И Занозе не позволит. В ответ на жалобное «ну, пожалуйста», прямо спросил:
— Если я скажу «нет, никакой засады, никаких убийств», ты выкинешь эту дурь из башки?
Заноза так на него взглянул, что без слов стало ясно: он очень хотел бы выкинуть дурь из башки, очень хотел бы послушаться Хасана, и вообще, очень хотел бы быть хорошим. Последнее читалось во взгляде особенно отчетливо. Настолько явно, как будто Заноза уже стал хорошим-хорошим, лучше и пожелать нельзя.
Хасан ему чуть не поверил.
— Не могу, — сказал Заноза грустно. — Это дело принципа.
И в результате они двое, ясным солнечным днем, оказались на втором этаже пустого дома. Убили семерых венаторов. Заставили Блэкинга тащить в дом труп в полной боевой выкладке. А Хасану пришлось просыпаться второй раз, чтобы дойти из машины до спальни в Февральской Луне.
Принципы? Да в гробу он видал такие принципы!
Это Заноза считает, что венаторы — те же нацисты. Убивают вампиров и нечисть только потому, что те — вампиры и нечисть. Так же, как нацисты убивали евреев и славян только потому, что те — евреи и славяне. На все аргументы, мол, вампиры и нечисть убивают людей, Заноза топорщил иголки и заявлял, что люди тоже убивают людей, но их вину принято сначала доказывать, а уж потом выносить приговор. И если на вампиров это правило не распространяется, значит, венаторы убивают их просто потому, что они — такие, какие есть. Точно так же, как, по его мнению, убивали людей нацисты.
Убийство нацистов для него, кстати, тоже дело принципиальное. Он каждый год одиннадцатого ноября приканчивает одного. Следит за группировками, выявляет настоящих, а не формальных идеологов, убивает в День Поминовения и начинает новую слежку, чтоб на будущий год совершить новое жертвоприношение принципам. Бессмысленное занятие. Реальные идеологи, в отличие от формальных, никакие не нацисты. И они не переведутся. А молодежи, увлекающейся нацистскими идеями, становится все больше. И она не переведется тоже.
Хасан понимал Занозу. Отчасти. Тот видел изнанку войны и поверил, что однажды победив фашизм, люди не позволят ему вернуться. А сейчас мир песком сыпался у него сквозь пальцы. Мальчик пытался сделать хоть что-нибудь. Не потому, что рассчитывал на результат, и не потому, что не мог бездействовать, а потому, что в его белобрысой голове царил хаос, и только хаосом объяснялись поступки, которые он называл принципиальными.
Они не были по-настоящему бессмысленны. Но смысл в них был лишь для Занозы. Ни для кого больше.
Когда вечером, после заката, Хасан вышел в северную гостиную, Заноза уже был там. Устроился на диване с ноутбуком, скрестив ноги «по-турецки» — никто
Сидя так, Заноза казался состоящим из сплошных углов. Колени, лопатки, локти, еще какие-то кости. И вихрастая белая башка, в которой непонятно что происходит.
— Привет, — он поднял взгляд, — пойдем на выставку?
Вместо ответа Хасан наклонился и щелкнул его по утыканному серьгами уху.
— Сниму, — пообещал Заноза.
Хасан приподнял бровь.
— Нет, — Заноза уперся, — три оставлю.
Хасан отвернулся.
— Ладно, — донеслось с дивана, — одну. Одну можно?
Одну было можно.
— Что за выставка? Что за голландец?
— О, — в голосе появилась таинственность, — Август Хольгер. Тебе понравится. Он переосмыслил традиции старой голландской школы. Не настолько, чтобы ты счел его слишком современным, но и не настолько, чтобы я считал его слишком очевидным. И я тебе скажу, Хаса-ан, — Заноза заулыбался, — герр Хольгер до переосмысления не просто рисовал в традициях старой голландской школы, он их закладывал.
— Вампир, что ли?
— Ага. Старый. Старые вампиры охрененно рисуют.
— Потому что психи.
Но причины, в этом случае были, конечно, не важны. Какая разница, почему вампир или человек создают что-то, что производит сильное впечатление? Заноза прав, на картины Хольгера стоит взглянуть. А галерея Конклин была местом, где соблюдались традиции, приветствовались хорошие манеры и приличная одежда. На выставлявшихся там художников правила не распространялись, но с художников всегда другой спрос, чем с нормальных.
— Эшиву уже пригласил? — спросил Хасан.
— Еще нет. Собираюсь. А ты пригласишь миссис Виай?
— Одна серьга. Никаких колец. И никакого мейка…
Хасан посмотрел на Занозу повнимательней. Он-то давно привык к ярким, будто белилами нарисованным, бровям и ресницам. А вот Аврора Виай мальчика без раскраски не видела. И, надо признать, что в своем естественном виде он выглядит куда более странно, чем когда накрашен.
Заноза в ответ улыбнулся невинно, но выжидательно.
— Ладно… — Хасан сдался, — сделай там, что-нибудь, чтоб казалось, будто ты таким и родился.
В конце концов, у этого наказания есть в загашниках не только черная краска. Он умеет становиться обычным блондином. И если для этого ему нужно красить ресницы, что ж, это не самое странное из того, что он регулярно над собой проделывает.
Глава 2
Как ты думаешь –
Ранит ли слово больнее
Чем осиновый кол
Пополам с серебром?
Эшива позвонила сама. В охотничье время, когда элементарная вежливость требовала не беспокоить других мертвяков звонками, а сосредоточиться на собственном ужине. Правда, сегодня они не охотились, обошлись живыми из Стада — утренних приключений хватило, чтоб не искать их еще и вечером — поэтому на звонок Заноза ответил сразу. И Эшива, едва услышав его голос в трубке, тут же взволнованно заговорила: