Ничего невозможного
Шрифт:
— Расскажите мне о своем детстве, Морран…
А что рассказывать-то? Обычное детство. Как у всех мальчишек — со щенячьей возней под обеденным столом, разбитыми в кровь коленками, глупыми и опасными шалостями, горючими слезами без повода и заливистым смехом по пустякам и, разумеется, с божьей карой в виде ненавистного фортепиано и уроков музыки. И даже когда открылся магический дар, матушка не сдавалась, продолжая усаживать Моррана за инструмент каждый день. Должно быть, надеялась, что сын предпочтет искусство колдовству. Но куда там! Какая там музыка? Где они, эти великие кудесники-маэстро, прославившиеся в равной степени талантом и трудолюбием, когда можно получить
— А если бы ваша мама не настаивала на музыкальных занятиях? — полюбопытствовала Фэймрил. — Вы бы все равно избрали стезю чародея?
— Я думал об этом раз триста, — вздохнул молодой человек. — А после знакомства с мэтром Коринеем в особенности.
Честно говоря, Морран отчаянно завидовал старому профессору, и прежде всего тому, что Ниал все в своей жизни делал осознанно, по уму и здравом размышлении, даже когда был мальчишкой.
— Раньше я думал, что маги не властны над своей судьбой, не вольны выбирать участь, их Дар сильнее доводов рассудка. Но мэтр Кориней — другой, он смог отречься, не утратив себя, он поднялся выше слабостей, выше оправданий.
Чего было больше в словах экзорта — зависти или восхищения, — определить невозможно, столько всего намешано, но одно мэтр Кил знал точно — ему самому не хватит силы воли устоять против искушения. И то, что мало кому из волшебников это удается сделать, ничуть не утешало. Каждый сам себе судия, не правда ли?
Но у миледи, по всей вероятности, имелся свой повод для расспросов. Она столько лет была замужем за магом, причем за одним из самых одиозных. Воистину мир стал лучше, когда лорд Джевидж убил Уэна Эрмаада.
— И все же вы не общаетесь с родителями. Так?
— Я для них умер. Мама до сих пор носит траур. Так всем легче.
Морран не заметил, что начал разговаривать в точности как Джевидж — рублеными фразами, пряча чувства за резкостью звуков.
— Вам тоже легче? Или все-таки проще?
Иногда леди Фэйм оказывалась безжалостнее своего мужа.
Молодой волшебник-телохранитель ничего не ответил, только плечами передернул. Он всего лишь принял выбор родителей, решивших, что экзорта репутация их семьи не переживет. Маг-ренегат — предатель вдвойне.
— Возможно, дело в цели, которую ставит перед собой любой человек, маг он или нет. Согласитесь, что у Ниала таковая всегда была.
— Бесспорно, сударыня, — согласился совершенно сбитый с толку мэтр Кил.
Миледи же продолжала рассуждать с видом завороженного открытием человека, который нашел ответ на мучивший его долгое время вопрос:
— Уэн жаждал власти над другими людьми, полнейшей власти, безраздельного контроля и подчинения. От одной только мысли, что кто-то будет послушен его мельчайшим желаниям, Уэна охватывал настоящий экстаз. Профессор Кориней всю жизнь стремился к знаниям о возможностях исцеления человеческого тела. Даетжина Махавир вообще не оригинальна, она не мыслит себя нигде, кроме как на властной вершине, ей, как и большинству магов, потребна власть. Возможно, если дать будущему магу великую цель еще в раннем детстве, то он сумеет избежать пороков, свойственных большинству обладателей волшебного Дара.
— Его высокопревосходительство
По правде говоря, Джевидж настойчиво рекомендовал горячим борцам с мажьим произволом, прежде чем выжечь змеиные гнезда, подобные Хоквару, каленым железом, тщательно продумать, куда девать детей с колдовскими способностями. Магические академии — зло, но хотя бы относительно подконтрольное властям. Если же чародеи начнут тайно набирать учеников и воспитывать их по своему образу и подобию, то все рано или поздно кончится гражданской войной. Прецеденты в отечественной истории были.
В последнее время его высокопревосходительство особое внимание уделял магам, невольно сделав телохранителя внештатным консультантом по интересующим его вопросам. Экзорт, поначалу подозревавший патрона в подготовке очередного раунда невидимой войны с Ковеном, нимало удивился, когда узнал, что Джевидж старается не столько ограничить права чародеев, сколько провести преобразования в их закрытом обществе. А почему бы и нет? Социальные законы, продвигаемые лордом канцлером, принесли эльлорскому народу пользу. Может быть, он прав, говоря: «Нам с вами жить, а умереть вместе мы всегда успеем».
По местным меркам время было раннее и для пития, и для грубых мужских развлечений, но почти всё столы оказались заняты. Кое-кто вел серьезные разговоры, но большинство постояльцев сосредоточенно обедали, как это вообще принято на Востоке — с чувством и с толком, не отвлекаясь на болтовню. Обед — дело серьезное, а кто хорошо ест, тот хорошо работает.
Пиво стоило сущие гроши — десять сет за стакан, а плохонькое, но крепкое бренди чуть дороже. Пить Росс не собирался, памятуя о предупреждении профессора лекарства ни с каким подозрительным хмельным не мешать, но не взять к мясному рагу кружку местного пойла — вызвать подозрения даже у самого тупого подавальщика. А вкупе с разбитой физиономией такая демонстративная трезвость еще и приглашение к драке. Джевиджу махать кулаками было, мягко говоря, не с руки, он спустился в общий зал совместить приятное с полезным — покушать и послушать. Привычки, нажитые в бытность им припадочным бродягой, оказались невероятно живучи. Все-таки как ни крути, а любая наука лучше всего доходит в сочетании с тумаками. Удар по печени и трещина в ребре мгновенно отучают открывать чужие двери молодецким пинком сапога. Даже одиннадцатого по счету графа.
Росс держал себя тише воды и ниже травы — сел в уголке, сделал заказ и пробежал глазами по полосам дешевой местной газетенки. Фургон и лошадей все равно покупать придется, и лучше чуток переплатить тому, кто не поскупился на объявление, чем по дешевке что попало хватать. Джевидж тут же в уме прикинул, во что обойдется снаряжение для путешествия, и не удержался от удивленного фырканья. Предприимчивые местные торговцы наживали на переселенцах целые состояния.
— Что, служивый, впечатлили наши цены?
Бородатая личность, присевшая напротив Джевиджа, могла оказаться кем угодно — честным переселенцем, конокрадом, недавним каторжником, карточным шулером или торговцем скобяными изделиями. Акцент выдавал уроженца западных графств, отсутствие седины — относительную молодость, наличие золотой фиксы на переднем зубе — любителя пустить пыль в глаза. А в целом, как показывал опыт, с таким человечишкой следовало держать ухо востро. Слишком уж молодое лицо для таких выцветших ледяных глаз.
— Недешево, — согласился Росс.