Ничего невозможного
Шрифт:
— Не касайтесь моей жены, сир, — огрызнулся канцлер.
Фэймрил Джевидж с самого начала вызывала у Раила двойственные чувства. С одной стороны, более достойной женщины не найти во всем Эльлоре — настоящая аристократка и по крови, и по духу, а с другой — вся та жуткая история с похищением памяти, двойником-подменышем и заговором магов случилась из-за нее. Пусть вина косвенная, пусть ненарочная, но она есть. «Жена мага» — несмываемое вечное клеймо. Зря, что ли, в старину таких женщин изгоняли из общины и верили, будто душа их погублена навсегда? Всегда небрежно относившийся к традициями и чужим мнениям, Росс опрометчиво связал
— Я надеюсь, что вы отдаете себе отчет в том, что делаете? Как долго вы сможете прятать… хм… способности сына? — рассуждал вслух командор Урграйн, повинуясь безмолвному монаршему приказу продолжать давление. — Самое большее — семь лет. А потом правда откроется. И что тогда?
«И ты столько не проживешь, мой упрямый и недальновидный друг».
— И ничего тогда не случится.
— Вы так уверены. В любом случае, можно кое-что придумать… — молвил император, забрасывая еще одну приманку.
Странное у него при этом было выражение лица.
— Например? — холодно поинтересовался Джевидж.
— Признать мажью сущность Диана и отдалить его, — предложил Раил и тут же отвел глаза.
Невинные на первый взгляд слова означали вещь гораздо более серьезную, чем может показаться. Не случайно лорд Джевидж дернулся, как от хлесткой пощечины, и на скулах его тут же вспухли желваки.
— Фактически — это… развод с Фэйм
Росс остекленел взглядом, будто мертвец.
— Именно.
Отдалить… ВсеТворец! Как просто. Публично назвать ребенка магом и одновременно отказать ему в сыновних правах, удалить из своего дома, не видеть, не говорить. Некоторые так и делали. И ничего — жили дальше как ни в чем не бывало.
— Нет, — почти беззвучно ответил канцлер, глядя куда-то в пространство.
— Росс… послушайте… — взмолился Раил.
— Нет!!!
Так не должно говорить с императором, так нельзя отвечать государю: кричать в лицо во все горло. Джевидж мгновенно взял себя в руки.
— Мой сын — не маг, и даже если бы вы оказались правы — я не откажусь от Фэйм, — отрывисто бросил он. — Я предпочту опалу, изгнание или повешение как предателя, если вам так угодно.
«Значит, женщина тебе дороже империи. Жаль».
— Она вас околдовала, — печально вздохнул Раил.
— Пусть! Она. Моя. Жена.
Плотно сжатые белые губы, горящие лихорадочным огнем глаза, пальцы, стиснутые в кулаки до судорог, — он всегда был таким, он никогда не отрекался ни от чего в своей жизни. Даже от первой жены — презренного, слабовольного существа с нравом блудливой кошки. Сколько его уговаривали развестись с Ранвинэл? Да постоянно. Но Росс даже слышать не хотел. «Я по доброй воле женился на ней, — говорил. — Никто меня не заставлял. Она останется моей женой до конца!» Отсюда же признание бастарда — Ольрина. Любой выбор, сделанный Джевиджем, навсегда оставался с ним — без сожалений, без раскаяния, без терзаний.
К своему ужасу, Его императорское величество отчетливо углядел холодное безумие в серых глазах Росса, такое себе расчетливое, изысканное сумасшествие, эстетское помешательство на женщине, которое не имеет ничего общего с банальной любовью. Любовь?! Тьфу! Она живет самое большее три года и умирает медленной смертью от удушья. Оказывается, Джевидж не влюблен, он — безумен.
В докладных записках лорда Урграйна
— Я не позволю вам сейчас подать в отставку, я не хочу рушить вашу жизнь, я вообще не желаю вам зла, Росс, но вы не оставляете мне выбора, — медленно молвил император.
Джевидж напрягся, закостенел каждой мышцей, обратившись в каменное изваяние. Все-таки это был приговор, и звучал он так:
— Если вы меня обманули, если Диан родился магом, то правда всплывет, и тогда вы оставите свой пост и удалитесь вместе с семьей в добровольную опалу в родовое имение. Не будете никоим образом участвовать в политической жизни, перестанете поддерживать отношения со своими союзниками в Совете Лордов. Это будет огромной утратой для всего Эльлора, утратой для меня, но закон будет соблюден.
— Я согласен, — кивнул Росс, ни мгновения не раздумывая. — Я клянусь…
— Знаю. Нет нужды в клятвах, — оборвал досадливо император.
Тишина придавила всех троих, изрядно смахивая на тяжелую крышку саркофага. Росс безучастно глядел в окно, не шелохнувшись и даже не моргнув. Глава Тайной службы перебирал бумаги, а Его императорское величество с несвойственной горячностью терзался чувством вины. Провокация не удалась, и в глазах Джевиджа он как сюзерен и друг только потерял. Понять Росс поймет, ибо не первый год знакомы, но не забудет.
— Теперь мы можем вернуться к насущным делам, — решительно заявил Раил, чувствуя, как ненормально надолго затянулось молчание. — У командора Урграйна есть некоторые интересные факты относительно дамодарской секты «богоявляющих». Вам, Росс, это будет особенно любопытно.
— Разумеется. Я давно озабочен данной проблемой.
Проклятие! Самообладанию Джевиджа можно было искренне позавидовать, а заодно и поучиться, как держать удар.
— Возрождение веры в Огнерожденного в Дамодаре может означать только то, что тамошние теократы окончательно утратили доверие народа, — рассуждал как ни в чем не бывало командор. — На взгляд нашей аналитической службы, все идет к смене власти.
— Тогда неплохо было бы предпринять все возможные усилия, чтобы новые власти Дамодара оказались более лояльны к Эльлору, чем предыдущие.
Голос у Джевиджа был глуховат, но пронзительная нота отчаяния в нем отсутствовала напрочь.
«Он считает, что просто не доживет до опалы», — догадался Раил в последний момент.
Под тоненькой, морозной корочкой самоконтроля текла огненная лава тягучей, неправедной обиды, где-то еще глубже таилось горькое разочарование, под ним — какое-то извращенное удовлетворение. Все это многослойное безумие покоилось на базальтовом ложе спокойной логики и разума, а где-то между слоями столь сильных чувств корчилась измученная совесть. Когда знаешь, что уже ничего не вернуть, когда некого винить в бедственном положении дел, следует дать себе труд поразмыслить над случившимся и, если угодно, извлечь крошечное зернышко истины, какой бы жестокой и нелицеприятной она ни была.