Ничей
Шрифт:
– Алексей, расскажите все, что видели, Ельцову, когда он вас вызовет.
– Кому?
– Представителю МГБ, Виктору Петровичу... Он тоже не из пустого любопытства спрашивает.
Похоже, на эти допросы он будет ходить не реже, чем хронически больной к врачу. И с той же целью - излечения от опасной ереси вседозволенности, сребролюбия и собственничества, ну и, конечно, вольнодумства о свободе личности. Терапия ожидалась жесткой и радикальной. Но Алексей ошибся. Особист пока не распускал руки, лишь приглядывался внимательно, не упуская ни малейшей детали. И его больше интересовал не сидящий перед ним неуловимо скользкий сталкер,
Законы рыночной экономики, лихо отмененные товарищем Москвиным, снова начали действовать в стенах этого кабинета - спрос рождал предложение. Каждый искал свою пользу и не желал ее упускать. Алексей хорошо умел становиться полезным, даже необходимым, но следовало угадать, что именно требуется от него сейчас.
– На волю хочется?
– Хочется, гражданин начальник... Если вам не хватает специалистов по навозу, то это все равно не мой профиль.
– А твой какой?
– Виктор Петрович задал риторический вопрос, не ожидая ответа.
– Ваш Китайгородский контингент сюда пускают под особым контролем, да и то с сопровождением. А ты приперся с девушкой под ручку, как к себе домой.
– И теперь владею ценной информацией о поголовье свиней, а также о расположении тюремных казематов. Никак нельзя меня отпускать, я ж понимаю...
– Молчать!
– кулак с грохотом опустился на стол, Алексей умолк, понимая, что в этом направлении путь закрыт. Но к серьезному разговору все еще не был готов, ждал конкретных вопросов.
– Я не имею никакого отношения к перестрелке.
– Знаю... Что смотришь? Твой АКСУ уже давно проверили, отстрелянные пули не совпадают ни с одной в телах убитых. Ты что думал, у нас тут на слово верят? Если бы нарезку ствола идентифицировали как твою, ты бы и ночи в камере не провел.
Алексей не отвечал. Такой серьезный подход к делу казался паранойей, но спас ему жизнь.
– Я не стрелял в ваших людей. Поэтому виноватым себя не чувствую.
– Это не мои люди. Были б мои - ты б сейчас тут шутки не шутил.
– Понял, при любом раскладе мое место в крематории. Извини, начальник, реально не знаю, что рассказать... Ничего не видел. Ни во что не вмешивался. Девушку проводить хотел.
– Похоже, девушек ты сквозь ОЗК видишь...
– Трудно перепутать, тем более такую... Неопытную, - Алексей насмешливо улыбнулся, отыгрывая образ пошляка-наемника. Но сейчас уже стало не до шуток: первый секретарь и особист противоречили друг другу. «Это не мои люди». А Улькин отец сказал иное. Ловить на слове опасно, не ко времени, не к месту. Поэтому он промолчал, отложив информацию про запас, будет над чем подумать в компании свинок, если он вернется к ним, ненаглядным, а не отправится в расход прямо из этого кабинета. Ельцов вытащил из ящика стола лист бумаги и положил перед Алексеем.
– Нарисуй, что там было.
А вот это уже вовсе ни к чему... Как только Виктор Петрович поймет, что точкой обзора Алексею послужило окно дома, недалеко и до снайпера, о присутствии которого докладывать не хотелось. Но пришлось расчертить листок контурами домов и гаражей, не забывая на словах пояснить, кто откуда появился, в кого стрелял и с каким успехом.
– И долго ты смотрел это представление?
– Смотрел и не высовывался. Мимо шел, как такое пропустить? Вот в этом
– А куда шел?
– В Ганзу.
– Почему поверху?
– Схрон навестить. Вам и про содержимое рассказать? Реквизируете в закрома родины?
– Да не настолько обнищала наша родина, чтобы на твое барахло покушаться. Почему пустой шел? Что тебе в Ганзе без товара делать?
– Я не только товар продаю... Работу искал.
– И попал к нам на казенные харчи, похоже, мы тут халявщика приютили...
– Так и не надо, могу уйти, если мешаю!
– Алексей уходить не хотел. Ганза теплого приема тоже не окажет. Какая тогда разница?
Особист пока решил провести беседу мирно и по возможности даже поговорить по душам. Новый метод Алексея вполне устраивал, тем более он не раз замечал тоскливые взгляды Ельцова в правый верхний угол висевшей на стене схемы метрополитена, где располагалась Улица Подбельского. Даже Алексей при всей своей неосведомленности знал, что Берилаг теперь не принадлежит красной линии, иначе не мотался бы он по камерам и допросам, а уж тем более не задерживался на станции.
– Ты свалился вдруг ниоткуда, ни к чему не причастен, на шпиона не похож: слишком грубо сработан способ внедрения, профессионал действовал бы тоньше. И про беспомощную девицу ты мне тут не рассказывай! Такой, как ты, с беспомощной девицей прежде всего другие дела обделает, а уж потом посмотрит, кому ее продать.
– Ну, мне что, через весь город ее тащить?! Или прямо там на земле разложить? К тому же девица могла оказаться второй свежести, под комбинезоном не видно ни фига.
– Вот об этом я и говорю. Такие, как ты, никогда героями не становятся.
– Почему?
– Алексей неподдельно удивился, ведь по молодости тоже отличался безрассудством. Виктор Петрович этого, разумеется, не мог знать.
– Потому что у тебя на любую услугу счетчик поставлен. И героем ты можешь стать только тогда, когда интересы общества случайно совпали с твоими собственными.
– А вот тут Ельцов был абсолютно прав, осталось только подтвердить, потупив глазки с виноватым видом. Но ведь это не преступление, правда?
«Товар» оказался довольно вертким, и никак не удавалось рассмотреть, бракованный ли он насквозь или в хозяйстве сгодится. Виктор Петрович уже понял, что сдать его на Лубянку - это верный способ приобрести себе клеймо политически близорукого, ведь на шпиона Алексей Колмогоров походил в последнюю очередь. И прежде всего потому, что работа разведчика требует самоотдачи, самопожертвования, иными словами, поставить чьи-то интересы выше собственных. А на это упрямый Китайгородский сталкер не был способен в принципе. Особист повидал немало разных людей, и Колмогоров не стал для него научным открытием. Типичный холодный прагматик.
– Ты работу искал? Будем считать, что нашел.
– Опять свинарник?! Я сельхозакадемий не кончал и ветеринаром не работал!
– Алексей понимал, что к его возражениям «гражданин начальник» останется глух, но промолчать было бы подозрительно.
– А чему обучался? Людей убивать? Вот прямо с детства, да?
– Нет, что вы, как можно-то раньше совершеннолетия? Лицензию бы не выдали...
– он понял, что говорит много лишнего, и умолк. Шутить было опасно, от волнения словарный запас уже вышел за пределы допустимого для братка. И чуть более заинтересованный взгляд тут же просигналил об этом. Черт!