Ничейный час
Шрифт:
Онда глубоко вздохнул.
— Пусть мир и пошатнулся, но пока остается Слово, у нас есть надежда. Я клянусь тем, чем клянется мой народ — ты можешь доверять мне, государь. Я ел твой хлеб, пил твое вино и пролил кровь вместе с вами.
Ринтэ кивнул.
— Значит, проще говоря, ты хочешь, чтобы мы разведали пути и провели вашего человека в столицу, Онда.
— Мы просим об этом. Ради Уговора. И даже большего просим.
— Чего же?
— Мы просим у тебя королевской крови.
В Узорном чертоге повисла тишина.
— И сколько же? — усмехнулся, наконец, Ринтэ. — Флягу?
— Нет, государь. Мы понимаем, что все может случиться. Но ведь ваш род той же крови, ведь Черная и Белая птица были близнецами!
— То есть, вы даже готовы отдать королевскую власть детям Ночи?
— Даже так. Пошли с твоим отрядом человека королевской крови.
Ринтэ снова помолчал.
— Скажи мне, бард, без утайки, не боясь слов: как ты думаешь, много ли осталось среди детей Дня людей, не отмеченных тенью? Не порченых?
Онда вздрогнул, и почти ощутимо от него пошла волна страха.
— Я не знаю, — почти прошептал он. — Я могу поручиться лишь за Юг. Но Юг — только четверть Мира Дня.
— Тогда вот что я скажу вам всем, — вдруг встал король, словно охваченный пророческим вдохновением, от чего вдруг всем вспомнились предания о первом барде и пророке Грозовых лет, Оринире. — Мы поможем вам обрести короля. Но — готовьтесь к последним дням.
Он устало сел, закрыв лицо руками.
— Ты так полагаешь, государь? — тихо спросил Онда. Почти робко.
— Я так чувствую, Онда. Оглянись, Онда, сейчас почти рассвет. Ничейный час.
— Скажи все, что думаешь, государь, — почти умоляюще, с робостью и уважением, такими несвойственными ему нынешнему, проговорил Науринья Прекрасный. Те, кто помнил его до ранения, были бы потрясены — он на миг стал прежним, мягким, почти нежным. — Скажи все.
Ринтэ посмотрел на старого друга и соратника с тихой печалью.
— В Ничейный час пришло мне это в сердце. В час, когда нет власти Жадного. Я достаточно долго прожил и достаточно много пережил, чтобы научиться верить сказкам и легендам. И вот что я скажу — Жадному нужна не погибель всех людей. Ему нужна только погибель тех, кто отвергает его. И я хочу защитить Холмы. Потому еще раз говорю — мы поможем. Но, Онда, и твои слова я не забыл. Поверь мне — и твое желание пробудить богов пришло тебе в сердце не просто так.
Разбивая воцарившуюся тишину, заговорил Арнайя Тэриньяльт.
— Тогда надо решить, государь, кто пойдет к Дневным, и что мы будем делать, чтобы разведать пути, и сколько на это уйдет времени.
— Король должен встать на Камень в день Поворота весны, — ответил Онда. — Так ведется с Грозовых лет.
— Решено, — хлопнул ладонью по колену Ринтэ. — Довольно. Я устал. Уже день. Я хочу отдыха и желаю подумать над тем, как именно мы сделаем то, о чем нас просят. Я желаю, чтобы каждый из вас тоже обдумал это. Завтра в полночь я должен услышать ваши слова. — Он в упор посмотрел на Онду и указал на него пальцем. — Запомни: я делаю это не ради вас, не ради вашего короля и не ради всего мира. Я забочусь о Холмах. И я возьму свою плату, и назначу ее я сам. — Он усмехнулся. — Вам, Дневным, повезло, что ради Холмов мне придется спасать и все остальное.
— Злой у тебя язык, государь, — поклонился Онда, прижав раскрытую
— Зато душой я добрый как ягненок, — буркнул Ринтэ и вышел.
Осень была в самом расцвете, но леса становились все прозрачнее. Майвэ нравилось шуршать листьями. Ходить под деревьями и пинать темно-золотые груды. На севере леса, наверное, совсем облетели, одни елки да можжевельники чернеют. А когда туда придет Объезд, уже первый снег выпадет.
А вот любопытно, видит ли матушка днем, а отец — ночью цвета, так как видит их она? Вдруг и в этом она и Дневная, и Ночная? Эх, ну когда же они отстанут от отца, ведь уже неделя как приехала, а толком поговорить не выходит. Она оглянулась — ну, точно, девицы Белой свиты, эти двое, Риэлье и Айне хвостом ходят. И, главное, делают вид, что просто так прилипли. Майвэ пнула очередную груду листьев. Ну их всех. Надо идти домой и без всяких церемоний — к отцу.
Вот потому, вернувшись в холм, пошла она не в Королевские сады, и не на галерею, а прямо в отцовские комнаты. Девицы Белой свиты маячили в отдалении, но следа не упускали. А потом девиц стало больше, потому как в Холме к ним присоединились три девушки из Лебединой стаи матушки. Майвэ ускорила шаг. Чуть не побежала к отцовым покоям.
Адахья попытался было ее отговорить — мол, государь только что с малого совета, устал, даже госпожа Сэйдире не стала его тревожить, но Майвэ затопала ногами и запищала, что ей отца неделю видеть не дают, и кому он король, а кому отец родной, и я видеть его хочу, а если он устал, то я ему послужу лучше любого слуги!
И больше уже никто не посмел ей преградить путь. Девицы тетушки и матушки, конечно же, остались у внешних дверей — так их Адахья и пустил бы! Вот пусть поболтают с телохранителями и стражей, а от нее отстанут!
А отец заранее услышал, кто идет, и сам распахнул дверь. А Майвэ завизжала и бросилась его обнимать.
— Папочка, папа! Как же я стосковалась!
— Да не висни же ты на мне, — пытался отбиваться отец, — повалишь!
Майвэ тут же отпустила его.
— Адахья сказал, ты собирал малый совет. Да?
— А тебе все знать охота? Мы не женские дела обсуждали, — сказал он, садясь. Майвэ тоже уселась на красную подушку.
— Сдается мне, что эти ваши неженские дела скоро аукнутся всем, не только мужам.
— С братцем, что ли, поговорила?
— Сегодня — нет.
Ринтэ устало вздохнул.
— В кого ты такая уродилась — все угадывать, а то еще и предугадывать?
— В тебя. Матушка так говорит.
Он протянул руку и погладил ее по волосам. Майвэ поймала его руку и поцеловала.
— Я стосковалась, папа. Давай я буду прислуживать тебе? Ну их, слуг. Ведь из моих рук вкуснее, правда?
Он рассмеялся.
— Пап, а ты не сравнивал, как ты видишь цвета днем и ночью?
— Днем хуже, конечно. Они бледнее, их не различишь.
— А я вот что днем, что ночью — никакой разницы… А Арнайя Тэриньяльт совсем по-иному видит… А зачем ты его за мной послал? Не просто так, да?
— С чего ты решила? — жуя, ответил Ринтэ.
— С того, что это твой ближний человек. А раньше ты всегда посылал простых воинов.