Ничто никогда не случалось. Жизнь и учение Пападжи (Пунджи). Книга 2
Шрифт:
«Могу ли я встретиться с ним снаружи? – спросил я. – Мне кажется, если я войду туда, я не смогу дышать».
«О нет, – ответил служитель. – Он никогда не покидает комнату. Он сидит там целыми днями с закрытыми окнами и дверьми».
«В таком случае, можете ли вы открыть окна и двери, когда я войду туда? – спросил я. – Мне хотелось бы, чтобы там был свежий воздух, пока мы будем разговаривать».
И снова он ответил «нет».
«Он любит, чтобы в комнате был дым. Он курит весь день и большую часть ночи. Он говорит, что это помогает ему оставаться бодрствующим и внимательным
Это был какой-то новый вид пранаямы [дыхательной практики], я с таким еще никогда не сталкивался. В Индии йогам для их дыхательных упражнений требуется чистый, свежий воздух. Этот монах предпочитал табачный дым и закрывал все окна и двери для усиления эффекта. Я уехал домой, так и не встретившись с ним, потому что не хотел наполнять свои легкие этим дымом.
Тьерри организовал мне поездку в еще один монастырь, который находился примерно в 80 км от Лозанны. Аббат этого монастыря попросил меня произнести речь перед его монахами. Я сделал ему одолжение, высказав им некоторые из моих суждений о христианстве. Я посчитал, что вряд ли им понравится лекция о мокше [освобождении] или разговоры на другие индийские темы. После того как я закончил, у меня была хорошая (как я думал) беседа с несколькими монахами, которые пришли ко мне.
Через два или три дня я позвонил аббату и спросил его, могу ли я прийти снова, так как мне понравился этот визит и встреча с монахами. Когда кто-то другой поднял трубку, я объяснил, кто я такой, и попросил позвать к телефону аббата.
«Мне очень жаль, – сказал голос, – но он не сможет поговорить с вами. Он плохо себя чувствует».
«В таком случае, могу ли я поговорить с кем-нибудь еще? – поинтересовался я. – Я хотел бы договориться еще об одной встрече в вашем монастыре».
«Нет, – ответил голос, – все плохо себя чувствуют. Вы не сможете поговорить ни с кем».
В Индии, когда наши друзья больны, мы всегда приходим проведать их.
Я сказал человеку у телефона: «Мне очень грустно это слышать. Я сейчас же приду навестить вас».
Я не мог представить себе, каким образом все могли так внезапно заболеть, что никто даже не смог подойти к телефону. Я подумал: «Может быть, все они ели одну и ту же пищу и получили пищевое отравление, или их всех свалил грипп».
Голос на том конце провода вдруг стал очень встревоженным.
«Нет, нет! – закричал он. – Вам нельзя приходить сюда».
Я подумал, что это, должно быть, какая-нибудь инфекционная эпидемия и что никого туда не пускают.
«Но чем же вы все больны? – спросил я. – Неужели это настолько заразно, что друзьям даже нельзя вас навещать?»
Голос ответил: «Это не физическая болезнь. Это психологическое и эмоциональное расстройство. Мы все находимся в очень подавленном состоянии. После того как вы поговорили с нами о Христе и христианстве, нам всем стало плохо. Мы не привыкли слышать подобные разговоры. Если вы придете снова, нам, возможно, станет еще хуже».
Я не мог вспомнить, чтобы я сказал что-нибудь оскорбительное о христианстве. Я говорил по большей части о Божественной любви. И все-таки я мог
Я спросил Миру, которая присутствовала при этой беседе, что такого сказал Пападжи, что могло так сильно обидеть монахов.
Она засмеялась и сказала: «Это правда, что он говорил о Божественной любви, но он также открыто сказал, что ритуалы и внешние формы религии часто являются помехой для искренних поисков Бога. Наверное, это неправильная тактика общения с монахами, потому что вся их жизнь вращается вокруг различных обрядов и ритуалов».
Проведя еще несколько дней в доме Тьерри в Лозанне, Пападжи поехал в Северную Италию, где его отвезли в монастырь Монтевелъо, недалеко от Болоньи.
Когда мы подъезжали, я увидел, как несколько человек в монастырском облачении выпускают куропаток из клеток. Птицы летали вокруг, наслаждаясь свободой. Я попросил шофера остановить машину, потому что я хотел выяснить, кто были эти добрые люди. Я подумал, что они купили этих птиц, чтобы выпустить их в лесу. Некоторые люди в Индии делают это, когда видят птиц в клетках. Я не знаю итальянского, поэтому попросил водителя узнать, кто эти люди и что происходит.
Монахи сказали ему: «Это доброе дело. Нам не нравится держать этих птиц взаперти все время, поэтому мы даем им возможность летать какое-то время, пока мы не поймаем и не убьем их. Таким образом, они могут жить более естественной жизнью. Они живут здесь в огороженном пространстве, поэтому у них нет возможности улететь. Когда мы хотим съесть одну из них, мы приходим сюда и ловим ее».
Стоя там, я увидел шесть монахов с длинными шестами. Они пришли, чтобы отловить птиц, которые должны были быть съедены в тот день.
Я поднялся к монастырю, и меня познакомили со всеми монахами, которые там жили. Только один человек, отец Альфонсо, знал английский, зато говорил очень хорошо. Он отвел нас в монастырскую церковь, где мы стали свидетелями долгой мессы. Там было обычное шествие, восходившее к алтарю, где причащались монахи и монахини. Мне заранее сказали, чтобы я не присоединялся к шествию, потому что хлеб и вино давали только крещеным христианам. Казалось, месса длилась много часов кряду. К ее концу я не отказался бы от куска хлеба, поскольку проголодался, но я знал, что хлеб дают только тем, кто формально принял учение Католической церкви.