Ничто. Остров и демоны
Шрифт:
Несколько мгновений он стоял неподвижно, охваченный страхом, не решаясь двинуться к дому. Сделал шаг, другой и тут же остановился, злясь на себя. Вытер пот со лба. Им владело чувство, будто кто-то смотрит на него пристальным взглядом, пронизывающим его насквозь до темных тайников души. Этот взгляд жег ему грудь, словно укус овода. Торопливо, как безумный, он заговорил вслух:
— Бояться глупо! Я никогда не делал ничего, в чем мог бы раскаиваться. Да, копил деньги, чтобы купить усадьбу. Но если я испугался, увидев Марту этой ночью, так, видит бог,
Он вдруг понял, что в действительности разговаривает с Тересой. Нервы всегда подводили его.
Хосе окутали одиночество и тишина. Даже собаки не лаяли в эту душную ночь. Все то же пронизывающее чувство жгло ему душу. Он прибавил шагу и наконец наткнулся на кусты герани, отделявшие сад от виноградника. Здесь он постепенно успокоился. Он не мог понять, что с ним произошло. Глядя на луну, он вполголоса выругался:
— Такая ночь способна свести человека с ума.
Он услышал, как в тенистой гуще сада монотонно звенит фонтан, и этот звук освежил его пересохшее горло. Луна, спускаясь к горизонту, становилась багровой. Говорят, что красная луна предвещает ветер. Быть может, через несколько часов томительный левант кончится.
Хосе приходил в себя. Там, в доме, так близко от него, Тереса была уже ничем. Просто мертвая плоть, разлагающаяся в духоте, среди цветов. Наверху в постели его ждет Пино, она лежит с открытыми глазами, перепуганная насмерть. Как она боится! Как боится! Он хорошо знал, что его жена не способна ни на какое преступление. Но сейчас она скована страхом, она боится Висенты, боится, что он поверит… Хосе почувствовал ее так близко, словно уже обнимал, вдыхая ее запах, словно терся щекой о ее жесткие волосы. Он всегда желал ее, мучительно желал.
Хосе остыл, вспомнив, что рядом с Пино сидит ее толстуха-мать. Ему даже пришла в голову шальная мысль, что в подобном случае Луис Камино не растерялся бы. Он отправил бы экономку дона Хуана ночевать к старому доктору в комнату для гостей. «Все мы знаем, что вы спите со стариком. Вот и ступайте к нему, здесь мы обойдемся без вас!»
Но он не был Луисом Камино.
Даниэль, один в музыкальной комнате, прикорнул в уголке дивана. Когда в застекленной двери показался Хосе, он поспешно встряхнулся и забормотал:
— Ты искал нас? Матильда, бедняжка, уснула на скамейке в саду.
Он огляделся по сторонам, точно надеялся увидеть в комнате еще кого-то, смущенный тем, что племянник застал его одного и спящим. Когда-то этот человек часто унижал Хосе, крича на него своим пронзительным голосом. Но времена переменились, и теперь Даниэль после приезда на остров терялся в присутствии Хосе. Он был смешным, ощущал свою ничтожность. Хосе пересек комнату и сел против дяди,
При виде Даниэля у Хосе возникла одна мысль, и пока он разговаривал, ему стало казаться, что именно эта мысль билась в его мозгу с той минуты, как он услышал чудовищные слова Висенты. Может быть, именно об этом он и хотел поговорить с доном Хуаном, но неудачно повел разговор.
— Я собирался поговорить с тобой, Даниэль. Должен сказать, что вы не поедете двенадцатого.
— А? Как? Мальчик! Что скажут дамы? Почему?
Комната, где они сидели, дышала усталостью, равнодушием; она, точно утомленное человеческое лицо, казалось, не допускала и мысли о протесте. Даниэль не осмелился повысить голос.
В зеленом свете абажура Хосе был похож на покойника. Он ужасно скалит зубы, когда улыбается, думал Даниэль. Лучше, если он серьезен.
— Ты слышал, какую дичь несла наша Висента у тела Тересы? Люди будут болтать. Если после этого моя сестра останется со мной и ей вдруг случится заболеть и умереть, жизнь станет для меня невыносимой.
— Ведь раньше она была в интернате? Она еще совсем ребенок…
Хосе недовольно поморщился.
— Я уже думал… Не такой уж она ребенок. Сейчас она кончает школу. Люди все равно будут болтать. Для меня-то это безразлично, но я должен думать о своей жене… и о наших будущих детях.
— Ну, хорошо. Но наш отъезд… Я не вижу… Матильде не терпится обнять свою мать.
— Теперь я перехожу к вашему отъезду. Марта поедет с вами. Она просила меня об этом тысячу раз… Раньше я не считал возможным согласиться. Теперь думаю, что это самый лучший выход. Она обрадуется, когда завтра узнает обо всем.
Хосе выпрямился на стуле. Зеленая лампа освещала кусочек стены, увешанной старинными фотографиями. Там были изображения деда и бабки Марты, многочисленных незнакомых родственников, быть может, маленькой Тересы. Хосе продолжал:
— Все надо делать как следует. Я не хочу и того, чтобы она уезжала через пять дней после смерти матери. Пойдут сплетни, и недаром. Не говоря уже о том, что ей надо бы здесь сдать экзамены за последний класс. Вам безразлично — месяцем раньше, месяцем позже. Вы отлично уедете через месяц или полтора. Что скажешь?
По всей видимости, отказа Хосе не ожидал. Его тон был не вопросительный, а утвердительный. Даниэль поджал губы. Он посмотрел на племянника своими круглыми тускло-голубыми глазами. Весь его вид выражал крайнюю усталость.
— Ты изумителен, мой мальчик. Просто невероятно, как это в такую ночь, когда у тебя столько забот, ты еще можешь думать об этом деле и решать все до мельчайших подробностей. Признаюсь, на твоем месте я потерял бы голову.
По правде говоря, Даниэль потерял голову, и не становясь на место Хосе. Он продолжал сидеть на краю дивана, подозревая, что видит сон.
Хосе поднялся с усталым, но довольным видом, словно захлопнул папку с бумагами после окончания дневных трудов.
— Я пошел к жене.