НИГ разгадывает тайны. Хроника ежедневного риска
Шрифт:
Вскоре пришло сообщение из Баку. Зенитчики Закавказской зоны противовоздушной обороны жаловались на то, что некоторые снаряды у них не рвутся и на вполне умеренных высотах. Опасность от этого огромная — невзорвавшиеся снаряды падают совсем неподалеку от нефтехранилищ, от приисков.
— Придется срочно лететь, Георгий Николаевич, — сказал Клюев.
— Я, как юный пионер, — всегда готов! — улыбнулся Салазко. — Непременно докопаюсь, почему там идут «отказы».
В Баку он попал в полдень, в самую жару. Солнце пекло немилосердно, и Салазко удивился тому, что
Встретили его великолепно, потащили сразу кормить и поить с дороги, угостили даже поистине царской едой— прекрасно приготовленной осетриной.
— Кушай, кушай, дорогой, не стесняйся, — приговаривал черноусый майор с артиллерийскими эмблемами на петлицах. — Это не мы, это наш Каспий тебя угощает. В нем не только осетры, в нем и севрюга, и лосось ловятся. Такой рыбы ты еще не пробовал, клянусь честью! А о делах — только после того, как из-за стола выйдем.
Кончили трапезу, вышли на воздух, закурили — и словно вместе с папиросным дымом улетучилось с лица майора выражение радушия и беззаботности.
— Вот, дорогой, — сказал он хмуро, — к этому морю, к нашему городу, рвется фашист. Вино и рыба ему — дело десятое, нефть ему подавай. Знает, сволочь, что отсюда нефть передается на Волгу, ну и бомбит нас. Валет за налетом… А мы встречаем налетчиков этих, хорошо встречаем.
— Зона ваша большая?
— Закавказская? Можешь представить себе — очень большая! От низовьев Дона — до границ с Турцией и Ираном, от Черного моря — до Каспия. Ничего, a? Но защищена отлично. Вместе с войсковой ПВО и истребителями регулярно сбиваем мы их самолеты десятками. Вот только снаряды нас частенько подводят…
— С каких пушек?
— С американских, тридцатисемимиллиметровых, автоматических.
— Невелик калибр…
— Зачем так говоришь? — обиделся майор. — Каждый снаряд — по семьсот шестьдесят граммов. Вылетает с начальной скоростью девятьсот метров в секунду. Немалую беду может натворить, если плюхнется куда не следует! Но вообще ему следует не плюхаться, а взрываться вверху. Ты уж разберись, дорогой, почему они капризничать стали…
К вечеру Салазко решил пройтись по городу, поглядеть на его «изюминки» и заодно на то, как они защищены. Первым делом набрел он на великолепный архитектурный ансамбль — высокие колоритные строения, башня с круговой смотровой площадкой. У прохожих узнал, что это бывший дворец ширван-шахов.
Потом увидел еще одну башню довольно странной конфигурации: к массивной круглой постройке примыкало какое-то выдающееся вперед сооружение. Торопливо проходившая мимо женщина в ответ на вопрос Салазко неожиданно улыбнулась и сказала, что башня эта носит название «Девичьей». «Наверное, старая легенда», — подумал Салазко, но спросить было не у кого. Редкие прохожие, что встречались ему на улице, были явно не из местных. Выздоравливающие раненые —
Салазко направился к порту, зная, что почти всегда именно на него, да еще на железнодорожную станцию, стремятся вражеские бомбардировщики обрушивать свои удары. На фоне ночного неба геометрически четко прорисовывались корабельные мачты, стрелы кранов. Все отчетливей шумел морской прибой. И неожиданно припомнились Салазко стихи. По размеру своему под такт шагов пришлись или под шум прибоя… Да не все стихотворение, а только две строчки. Он шел и повторял их про себя: «…и, качаясь, — идут — валы — от Баку — до Махачкалы…»
«Чьи же это стихи? — терзал он свою память. — Где я их слышал или читал? Вот Колька Попов, тот сразу бы сказал, а я теперь ни за что не вспомню. Хорошие стихи, это точно, иначе я и внимания на них не обратил бы…»
Он уже выбрался к порту, увидел зенитчиков на позиции, о которой ему говорили. Подошел, поздоровался, осмотрел орудия — все оказалось в порядке. Потом принялся за осмотр выстрелов. Записал год изготовления и номер партии снарядов, номер завода-изготовителя, уяснив все по клеймам на снарядах. Теперь оставалось лишь ждать валета.
И тут, словно его толкнул кто-то незримый, вспомнил он автора стихов. Да это же тот самый, кто «Песню о встречном» написал для кино, а Шостакович — на музыку положил. «Не спи, вставай, кудрявая!..» И точно, стихи те читал Коля Попов. Борис Корнилов — вот как звали автора. Но не успел Салазко возгордиться своей поэтической эрудицией, как по ночной тишине яростно хлестнули сирены воздушной тревоги.
Высоко в темном, как-то лихорадочно мигавшем по-южному крупными звездами небе послышались моторы вражеских разведчиков дальнего действия. Зенитчики тут же открыли ураганный огонь. Заторопились, зачастили их орудия.
Салазко подошел поближе, стараясь на слух уловить, как там, вверху, работают» снаряды. «Вряд ли достанут — уж очень высоко идут, — подумалось ему. — А впрочем, чем черт не шутит — пожалуй, завалят они «хейнкеля»…»
Внезапно Салазко уловил, как наводчик ближнего орудия в сердцах стукнул кулаком по стволу и гортанно крикнул:
— Я же точно навел! А он, собака, не разорвался!
В три прыжка Салазко уже был около него.
— Из какого ящика выстрел? Из этого? Есть еще из него? Давайте сюда. — Он быстро заглянул в свои записи. — Ага, вот из этих ящиков попробуйте…
А на следующий день после напряженных поисков Салазко доставили два неразорвавшихся снаряда. Один из них нашли прямо на территории порта.
— Ну, что скажешь, дорогой? — с надеждой спросил майор. Был он небрит, с воспаленными глазами не спал, видно, эту ночь — и ничем не напоминал веселого, шумного хозяина недавнего застолья.
— Ведь опять та же самая петрушка с этими американскими снарядами! Спасибо, истребители выручили отогнали мерзавцев. Но дальше так воевать просто невозможно…