Нигде
Шрифт:
Напротив главного входа горделиво возвышалась статуя Зевса из белого паросского мрамора, немного помпезная, однако не лишенная индивидуальности. Левее располагался роскошный фонтан, обладающий, по словам Виталия Борисовича, магическими свойствами. Постамент фонтана образовывала волна, на ней стояла статуя бога моря Посейдона, держащего в руке дельфина, изо рта которого извергается струя воды, с шумом наполняя чашу.
– От нашего парка, вы останетесь в восторге, Герман Валентинович, – сказал управляющий, и, чуть заметно кивнув, предложил гостю исследовать
– Уверен, так и будет, – Герману не терпелось оказаться в тени торжественно шумных деревьев, и он прибавил шаг, и стал опережать Виталия Борисовича, не в силах уже совладать с эмоциональным нетерпением.
Территория парка была разделена на несколько зон, но лишь на одной из них находились величественные статуи древнегреческих богов и богинь, установленные на украшенных рельефным орнаментом пьедесталах. С монументальным достоинством они охраняли главную аллею, что кокетливо тянулась вдоль искусственного водоема и была засажена каштанами и краснолистными кленами.
Большинство статуй, – это не ускользнуло от внимания Германа, – принадлежало древнегреческим богам смерти. При входе в парк на самом высоком пьедестале из необработанного камня находилась статуя Аида – бога подземного царства мертвых, властелина теней умерших. У ног Аида лежал Цербер, страж охраняющий вход в царство мертвых. Вторая статуя принадлежала богу смерти Танатосу. Так же Герману были знакомы Гипнос, бог сна и забытья, и богиня Геката, властительница мрака и чудовищ, та, что посылала на землю кошмарные сны и губила людей.
В южной зоне парка, разбитой в пейзажном ландшафтном стиле, кусты акации желтой и жимолости соседствовали с групповыми посадками туи и можжевельника. Здесь было спокойно и по-особому комфортно, хотелось без конца ходить по прямым дорожкам, смотреть на залитые солнцем ровные газоны, дотрагиваться до колючих листьев можжевельника, ощущая кончиками пальцев приятное покалывание.
Третья парковая зона с многочисленными коваными скамейками, беседками, двумя гранитными фонтанами, небольшим искусственным прудиком и перекинутым через него арочным мостом, выглядела наиболее живописно. Недалеко от пруда стояла ротонда, поверхность купола цвета индиго, отражая солнечные лучи, казалась зеркальной; гладкой и чистой с россыпью разноцветных кристаллов.
Постоянно петляющие, они будто старались убежать, оттого и торопливо извивались, плиточные дорожки-лабиринты скрывала от любопытных глаз обильная растительность.
– Вы изменились, – вкрадчиво произнёс управляющий, когда они вернулись к фонтану Посейдона. – Что-то испортило вам настроение, я задавал слишком много вопросов, или утомил своими историями?
– Я слушал вас с удовольствием, – соврал Герман, избегая встречаться взглядом с Виталием Борисовичем. – Ваша усадьба… – он осмотрелся по сторонам. – Не уверен, что вы поймете меня правильно, но мне бы хотелось здесь поработать.
– Отлично вас понимаю, Герман Валентинович. Писателю важна атмосфера, так ведь? Я бы даже сказал, определённый климат: тишина, покой, полная отстраненность
На минуту повисла неловкая пауза, которую нарушил Виталий Борисович, изъявив желание показать Герману вестибюль дворца.
– Вы сразу поймёте, – тараторил коротышка, – у Верочки необыкновенный вкус, она талантливый дизайнер, а это редкость. Отыскать в наше время хорошего дизайнера, так же сложно, как найти книгу хорошего писателя. Я знаю, что я говорю.
Интерьер холла показался ему мрачным, главным образом из-за преобладания темных тонов и обилия лепного декора: гирлянды, барельефы, венки, сложные картуши и розетки утяжеляли пространство, вытесняя из него человека.
Высокий женский голос с режущими интонациями, – он мог свидетельствовать, что его обладательница натура истеричная и неуравновешенная – раздался над самым ухом Германа, в момент очередной порции похвалы, произносимой управляющим в адрес племянницы.
– Силы небесные! Виталий Борисович, я ищу вас больше часа, где же вы пропадали, дорогой мой человечек? Необходима ваша помощь! – женщина произнесла все это на выдохе, и, умолкнув, немного залилась румянцем.
– Боже упаси, Анна Марковна, я не прятался, наверное, вы искали меня не в тех местах.
– Возможно, и так, – ответила Анна Марковна, продолжая делать вид, что не замечает Германа. – Но, тем не менее, Виталлий Борисович, я вас нашла, и вы должны подняться ко мне в номер.
Отступив на шаг, Герман начал рассматривать её профиль.
Анна Марковна была слишком ярко накрашена и, парадокс, макияж, который в большинстве случаев должен подчеркивать достоинства и скрывать недостатки, смотрелся неуместно на её заостренном лице, с высокими скулами, вздернутым носом, и раскосыми глазами. Пытаясь определить её возраст, Герман потерпел фиаско. Анна Марковна относилась к типу женщин, которым можно дать как шестьдесят, так и восемьдесят лет.
– Анна Марковна, вы не хотите поздороваться с Германом Валентиновичем? – Виталий Борисович кивком указал на писателя.
Анна Марковна повернулась к Герману, нарочито медленно и надменно. По её лицу он догадался, она его не признала, взгляд немного удивлённый, вопросительный и, пожалуй, равнодушный.
– Здравствуйте, – бросила она сухо, отведя руки за спину.
– И всё? – нараспев произнёс Виталий Борисович. – Анна Марковна, и больше вы ничего не скажете?! Дорогая моя, это же Герман Валентинович, собственной персоной. Герман Славский. Неужели вы его не узнаете?