Нигредо
Шрифт:
— Я верю, — на выдохе ответила она, ловя взгляд и чувствуя, как его пальцы бережно, почти не ощутимо, едва-едва, сжимают ее ладонь.
— Я постараюсь не обжечь, но все-таки обещайте сказать, если будет больно.
— А вам? — спросила Марго, в свою очередь сжимая его руку, и чувствуя только шершавую кожу перчаток — теплую, но все-таки неживую.
— Мне?
— Вам не будет больно? Я видела, как бинтовали ваши руки. Огонь ранит вас?
Его щека дернулась, точно сквозь мускулы пропустили короткий электрический разряд.
— Иногда, —
Первые шаги — неуклюжие, сбивчивые. С непривычки перехватывало горло, и кронпринц размеренно отсчитывал над ухом:
— …два, три! Вы пытаетесь вести, Маргарита, а это недопустимо. Расслабьтесь! Легче шаг!
Она покорилась, позволив подхватить себя — ветром? волной ли? — и повлечь по улице. Сначала медленно, потом все ускоряя темп, словно она была опавшей листвой, покорной чужой воле, но не противилась этому и ощущала поднимающийся в груди восторг. Фонари пылали, словно оранжевые звезды, слегка кружилась голова. Чтобы не упасть, Марго крепче прижималась к кронпринцу, и в этом было что-то упоительное, опасное и оттого желанное.
— У вас неплохо получается, — улыбался он, а Марго так близко видела его глаза — ласковые и немного насмешливые, — что могла бы разглядеть собственное отражение в них. — Вас учил барон?
— Меня учил отец, — отвечала она, стараясь удержать темп. — Давно, в детстве.
— Мне как-то говорили, что некоторым вещам, научившись однажды, невозможно разучиться. Немного тренировки — и вы будете блистать на балах!
— Под взглядом сотен оценивающих глаз? Вот уж нет! И не надейтесь!
— Тогда я буду приглашать вас каждую ночь танцевать со мной на улицах Авьена. Ради этого приглашу оркестр из того милого кабачка, в котором я периодически бываю. С ними мы разучим еще немало танцевальных па!
Марго весело рассмеялась, и тут же, сбившись с шага, запнувшись о брусчатку. Кронпринц подхватил ее, не позволяя упасть, привлек к себе. Сердце заколотилось невозможно больно. Задержав дыхание, она смотрела на него — знакомый лик, размноженный на портретах, но столь непохожий на них, — и видела не Спасителя, а мужчину — Генриха… Как бы хотелось назвать его так, сокровенно и почти интимно! — усталого, слегка нетрезвого, но все-таки настоящего и земного.
— Вы помните… нашу последнюю встречу? — медленно заговорил он, точно и ему не хватало дыхания, точно слова застревали в горле. — После нее я постоянно думаю о вас… о том, что вы сказали тогда… и что сделал я… вы помните?
— Да, — ответила Марго, чувствуя, насколько густой и вязкий этот ночной авьенский
— А вы оттолкнули.
— Тогда я еще никак не могла разглядеть…
— А теперь? — тревожно спросил он. — Что вы видите теперь, Маргит?
Марго поняла, что от ее ответа сейчас зависит что-то очень важное, живое, родившееся из скорлупы сомнений и предрассудков.
Что хотела ответить она?
Что видела, ощущая обжигающее дыхание на своей щеке?
Что видит новорожденный мотылек своими крохотными фасеточными глазами?
Солнце. Всегда лишь его.
Вместо ответа, Марго привстала на цыпочки и коснулась губами его ждущего рта…
— и вспыхнула изнутри, как спичка!
…и почувствовала горячность губ, пряный привкус «Порто».
А все прочее потеряло смысл.
Генрих целовал в ответ жгуче и жадно, насыщаясь ей, как вином, и делясь в ответ собственным пламенем. Марго хотела, чтобы он прижал ее крепче, до мучительно сладкой боли, до дрожи в коленях, и сама льнула к нему, падая в нахлынувшее безрассудство как в пропасть. Растворялась в ощущениях. Теряя себя…
И почти что вскрикнула, когда воздух взрезала резкая трель полицейского свистка.
— Дьявол! — выругался Генрих, вскидывая лицо.
Голова еще кружилась, в глазах мельтешили огни, но Марго смогла различить быстро идущую фигуру в конце улицы.
— Патрульный! — в досаде воскликнула она, стискивая ладонь Генриха и даже не замечая, насколько она горяча. — Бежим!
Они бросились по улице, ныряя в тень арок и проходных двориков. Вослед что-то кричали, свистели до рези в ушах.
Подобрав юбки, Марго неслась вперед, ничуть не отставая от Генриха, по-прежнему цепляясь за него и ощущая в груди все разрастающийся восторг — как в детстве, когда воспитатель застукал ее за поцелуем с мальчиком из соседнего интерната. И так же было страшно и весело, и так же томительно сладко…
— Сюда! — Генрих потянул ее вбок, и сам нырнул в освещенный проулок.
Марго последовала за ним.
Вот знакомая вывеска винного погребка «Хойриген». Вот вынырнувший из-за крыш шпиль собора Святого Петера, а там щетинится черная поросль национального парка.
Засвистели снова, и Марго не сразу сообразила, что это свистнул Генрих, подзывая экипаж.
— Залезайте же! Скорей!
Подсадил ее и впрыгнул сам в тесную полутьму кареты.
— Боже мой! Я не бегал так… со времен ученичества! — отдуваясь, заметил он, падая рядом с Марго и все еще сжимая ее ладонь.
— А я — с той поры, как мы прятались от ваших шпиков.
— Как мог забыть? — воскликнул Генрих. — Я и теперь вообразил, будто за мной следят!
— А это просто патрульный гонял нас, как парочку влюбленных студентов! — подхватила Марго, и оба расхохотались.