Никакой системы
Шрифт:
Внутри оказалось на удивление светло для места со столь оптимистичной вывеской. И даже гравитация начала вести себя приличнее, перестав играться с его весом и сосредоточившись на левитации каких-то ртутного вида шаров разбросанных то там то сям в объеме фойе. Учитывая общий свободный архитектурный стиль здания и его богатое внутреннее оформление, глаз даже не сразу угадывал в этом что-то несвойственное нашему миру. Если уж где нереальности и суждено было разгуляться в этом городе, то тут. Алан не ошибся с выбором площадки.
И это еще надо сказать спасибо, что Курт, впечатлившись первым визитом
Первый же шаг на одну из ведущих на уровень второго этажа лестниц, казалось бы не таящих в себе подвоха, перенес его на какой-то закрытый балкон без выхода, затерявшийся среди местного разнообразия декоративных отделок.
Выбраться удалось с трудом и это даже привело его на площадку у нужного прохода дальше. Оставалось лишь пересечь пустое пространство, чтобы распахнуть дверь в зрительскую ложу. Но выскочивший откуда-то из-за угла Василий глянул на Курта словно на конченного, беспросветного идиота, сощурился и кажется даже головой качнул осуждающе. Глянул, а потом в своем фирменном стиле учесал куда-то вдаль держась однако стороны фасада, освещенной еще пробивающимся с улицы светом медленно клонящегося к закату дня.
Чувство пространства, отраженное в неслышимом пении артефакта, давно уже замерло на высокой ноте, и отбивало ровный ритм, даже не намекая на то, что творящаяся дичь хоть как то его силы касается. Вроде того, что я тебя предупредило, дальше сам разбирайся. Радовало только лишь то, что Курт ощущал свою способность как ускорить этот внутренний ритм, так и замедлить, словно тогда, когда удалось развеять чары Песочника.
Артефакт считал, что место это может быть подкорректировано в соответствии с его внутренним стандартом нормальности метрики пространства. Вот только сейчас это не было сном или иным видом воздействия силы чужого амулета. Обратные предположения совсем уж дурно попахивали солипсизмом, так что зря рисковать и проверять, во что же такая корректировка может вылиться на практике Курт готовности в себе не ощущал.
В итоге, пройдя вдоль фасада в лучах дневного света, он завернул за угол и путь этот вывел к неприметной дверце, скрывающей за собой лестницу уводящую куда то вверх, под местный потолок.
Обнаружившийся подле нее кот тут же скользнул вперед, но через несколько ступеней замер, выгнул дугой спину и зашипел. А из полутьмы на встречу им хлынуло нечто неосязаемое, но заставляющее тускнеть и покрываться серым пеплом и так немногочисленные светильники. Под потоком от этой незримой ряби стало истлевать покрытие ступеней, с потолка провисли какие-то непонятные лохмы пыльной паутины, а шипение четвероногого спутника провалилось куда-то в глухую бочку. А потом Курт, ощутивший неладное, подхватил управление собственным временным потоком и, ощущая угрозу, придавил участившийся ритм.
Придавил закрывая и себя, и кота от продувшего их насквозь ветра столетий. А секунду спустя, по внутренним часам поток схлынул, бессильный унести в своих волнах спутников, и о том, что дуновение
Испуганный Василий юркнул куда-то в сторону, видимо решив, что здесь ему не рады и вновь пропал из виду, хотя казалось бы потеряться в коридоре было негде. Но видимо он нашел дорогу получше, поскольку на дальнейшем пути Курту так и не попался.
А путь этот оказался дорогой на боковой балкон малой сцены. Почти ровно туда, куда и стремился попасть Курт.
А на сцене, да и во всем зале, творилось неладное. В смысле, еще более неладное, чем в остальном здании театра. И начать с того, что именовать театральными подмостками это уже было нельзя совсем.
Зал преобразился в гигантскую пещеру, усеянную колоннами сросшихся сталактитов и сталагмитов, уносящихся куда то ввысь, в теряющиеся за клубящимся сизым маревом сводами. Видимый участок этого грота представлял собою часть изогнутого тоннеля, по дну которого бурно текла асфальтово-серая река, чем-то напоминающая виденное им в альтер-эго аномальной зоны Морозный колодец.
Откуда взялись подобные ассоциации Курт и сам не мог себе ответить, поскольку сходство было мягко говоря поверхностным. Как между застоявшимся болотом с черной водой и течением вздувшейся горной реки, несущей свои вспененные мутные воды вдаль с первобытной яростью стихии. Только здесь, вместо белых барашков на порогах и стоячих ям, свивались в жгуты серые змеи призрачно-бесплотных струй, оборачиваясь тусклыми картинами каких-то искаженных лиц, морд, конечностей и прочих частей тел. Свивались и вновь распадались на пыльные воды.
Ни начала ни конца у реки этой не просматривалось, да и был ли он вообще или тянулась она от начала вселенной к ее концу, было вопросом открытым. По крайней мере объемом малой сцены ТЮЗа явление и даже видимая его часть не ограничивались точно, уходя вдаль за повороты и теряясь во тьме. И волны реки разбивались о камень сводов не плеском, но глухим шепотом, оборачиваясь словно сонмом мертвых голосов, бьющихся в барабанные перепонки.
Над поверхностью воды стелилась дымка, срастаясь то и дело в диковинных призрачных стрекоз, кружащих вокруг единственного источника света, в роли какового выступала чудом еще существующая сцена, потерявшая былой промышленный лоск и обернувшаяся сколоченным из гнилых досок помостом в начале которого жарко полыхали факелы. Их огонь, будучи единственным истинным источником цвета в этом мире серого, роящихся стрекоз призраков отпугивал. Не давал приблизится, но и не в силах прогнать их полностью, так что рой их тел рассеивал неровное пламя, разбрасывая его отблески под сводами.
Сам помост бывшей сцены тянулся, зиждясь на утопающих в покрывающем дно пещеры тумане, опорах. Спускался к самой кромке берега, обрываясь ведущими в стремнину ступенями. И вся эта конструкция странным образом просвечивала, словно сотканная из серых, как и все в этом мире, теней. Лишь там, где касался ее по настоящему свет живого огня, старые доски обретали материальную плотность.
Алан и Ольга были там, в начале этой полуматериальной дороги, у одной из стоек расшатанных перил ограждения.