Никита Хрущев. Пенсионер союзного значения
Шрифт:
Когда мы пришли в себя после похорон, я скрупулезно переписал номера всех винтовок и написал заявление министру внутренних дел Щелокову с просьбой разрешить мне хранить это оружие дома как память об отце. Узнав номер телефона, я дозвонился до приемной и изложил свое дело. Николай Анисимович сам поднял трубку:
– Приходи завтра к пяти часам, - сказал он.
В пять я был на улице Огарева, 6. Прошел через "генеральский" подъезд. Меня уже ждали и проводили без пропуска.
Щелоков принял меня очень тепло и любезно. Расспрашивал об отце, произнес в его адрес какие-то
– Позвони через неделю. Не беспокойся, все решим по-хорошему.
Через неделю в ответ на мой звонок секретарь передал, что Николай Анисимович ждет меня. В назначенный день и час я явился и был вскоре принят. Министр был любезен, как и в прошлый раз, но в просьбе моей отказал:
– У тебя почти два десятка винтовок. Да ими взвод вооружить можно. Ты пойми правильно, мы их оставить тебе не можем. Они должны храниться в более надежном месте.
Я возразил, что место надежное, в моем доме живут члены Политбюро. Их тщательно охраняют.
– А кроме того, их можно привести в негодность: просверлить стволы - это уже не оружие, - закончил я.
Щелоков не согласился.
– Мы их сдадим в музей, а тебе сделаем альбом с фотографиями. Будут в полной сохранности, - заключил он и вызвал сотрудников.
Мне было обидно до слез, но делать было нечего. В кабинет зашли генерал и полковник - видимо, Щелоков дал им такую команду заранее.
– Сейчас поедете с Сергеем к нему на квартиру. Заберете винтовки. Они пойдут в музей, - распорядился Щелоков и добавил: - Только сделайте все аккуратно.
Через пять минут мы были на месте. Забравшись на антресоли, я стал спускать им ружья в кожаных футлярах, оптические прицелы.
– Ну вот и все, - я передал последнюю десятизарядную американскую мелкокалиберку.
– Так, задумчиво проговорил генерал и на что-то, видимо, решившись, добавил: - Вынимайте ружья из чехлов. Чехлы оставьте себе, оптические прицелы тоже.
– Но как же?..
– удивился я, поскольку речь шла о музее.
– Обойдутся, - отрезал генерал.
– Это хранить не запрещается. А они денег стоят.
Вид у него был мрачный, происходившее ему явно было не по душе.
– Мы сейчас перенесем все в нашу машину, а вы скажите дежурной, что мы с вами едем на охоту, - подвел итог генерал, выполняя указание министра.
Расписку мне обещали дать на следующий день. Ни ее, ни обещанный Щелоковым альбом с фотографиями я так и не получил. Звонить ему больше я не стал. Уже потом до меня дошло, что ему просто захотелось заполучить ружья отца себе, а может быть, и подарить их Брежневу, который ими в свое время не раз любовался...
...Напротив шкафа с ружьями в нише стоял огромный, добротный дубовый шкаф. В нем хранилась военная форма отца - и старая, фронтовая, и новый мундир, который он сшил в 1958 году к сорокалетию Советской Армии. Тогда в мундире генерал-лейтенанта он покрасовался на торжественном заседании и сфотографировался со мной на память.
– Видно, последний раз, - как-то грустно сказал он, уходя переодеваться. Это
Вспоминается, как в тот период маршал А.А.Гречко вдруг придумал присвоить отцу звание Маршала Советского Союза.
– Вы - Председатель Совета Обороны, наш начальник, - хитро повел разговор Андрей Антонович, - а у нас, военных, свои порядки. Как-то нехорошо подчиняться младшему по званию. Вот если у вас будет маршальское звание, тогда другое дело.
Отцу предложение не понравилось, и он ответил довольно грубо:
– Сейчас мирное время, и войны не предвидится. Так что я с вами и в генеральском звании справлюсь. А, не дай бог, начнется война, тогда и будем присваивать кому что надо. И не лезьте ко мне с ерундой.
Гречко заулыбался, глядя на него сверху вниз со своего почти двухметрового роста, и превратил все в шутку. Они с отцом были старыми приятелями и по войне, и по Киеву, где Андрей Антонович командовал военным округом.
...Здесь же, в предбаннике, стоял круглый столик и на нем 16-миллиметровый звуковой проектор. Когда выяснилось окончательно, что отец в клуб ходить не будет, я разыскал долго стоявший без пользы югославский кинопроектор, немецкий экран и оборудовал в большой комнате импровизированный кинозал. Фильмы брал в прокатной конторе, оказалось все достаточно просто. Иногда иностранными киноновинками меня снабжали друзья. Нравились отцу фильмы Уолта Диснея о природе, особенно о птицах. Очень сильное впечатление на него произвела историческая лента "Шестое июля" по сценарию Михаила Шатрова. Незадолго до этого внучка Юлия привозила Шатрова к нам на дачу. Отец долго гулял с ним, хвастался посадками на огороде. Отец приободрился, было видно, что гость ему нравится и он старается сделать ему приятное. Михаил Филиппович подарил отцу экземпляр журнала "Театр" со своей пьесой, с приличествующим случаю посвящением и пригласил его в "Современник" на спектакль "Большевики".
В те времена отец в театр ходил редко - он стал плохо слышать и не всегда разбирал реплики актеров. Его это раздражало. Доставлял неудобство и интерес к нему со стороны публики - он себя чувствовал каким-то диковинным экспонатом. Словом, культурных мероприятий в его жизни на пенсии было маловато. Изредка отец выбирался на художественные выставки в Манеж, однажды съездил в Бородино.
На сей раз он с удовольствием принял приглашение. Спектакль ему понравился. Антракт и некоторое время после спектакля мы провели в кабинете директора. Отец благодарил актеров, развлекал их своими воспоминаниями.
Тогда-то, после этого похода в театр, он попросил меня достать фильм "Шестое июля". Фильм ему понравился, он сказал, что тут история изображена правдиво. Потом он еще несколько раз перечитывал пьесу в подаренном Шатровым журнале.
Нужно сказать, что посетителей у отца бывало немного. Пару раз приезжал Роман Кармен с женой Майей и дочерью Аленой. Они долго сидели на опушке. Отец ему много рассказывал. Тогда отец сказал, что жалеет о своих словах в Манеже, резкостях, допущенных на совещаниях, признался, что пошел на поводу у наших идеологов Суслова и Ильичева.