Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы
Шрифт:
По расписанию 17 мая предусматривался кратковременный отдых на берегу Черного моря в Варне. Протокольных обязанностей поубавилось, и отец кружил, петлял по дорожкам отведенной нашей делегации резиденции, то выходя к морю, то углубляясь в обширный парк.
Обычно он любил гулять в компании, сзывая всю делегацию, что-то рассказывал, кого-то выспрашивал. К этому сопровождавшие его лица давно привыкли.
Сейчас он проводил свободное время один, члены делегации разбрелись по разным углам, не желая беспокоить премьера.
Там на дорожках парка и родилась идея. Еще не проект, только идея, как можно попытаться спасти Кубу.
«Ездил я по Болгарии, а неотвязно
Я как Председатель Совета Министров СССР и секретарь ЦК должен был это решить так, чтобы не вползти в войну. Ума-то особого не требуется, чтобы начать войну. Дураки легко начинают войну, а потом и умные не знают, что делать.
Существовала и другая трудность: просто поддаться запугиванию со стороны США и перейти на словесную дуэль. В условиях классовой борьбы она мало что стоит. Тогда США объявили политику скалывания, то есть отрыва страны за страной от социалистического лагеря. Они нацелились их отрывать и подчинять своему влиянию, а так как капиталистическая идеология сейчас уже не особо привлекательна для большинства народов, то здесь они больше всего рассчитывали на силу, на военную силу.
Америка окружила Советский Союз своими базами, она расположила вокруг нас ракеты. Мы знали, что ракетные войска США стоят в Турции и Италии, а про Западную Германию и говорить нечего. Мы допускали, что, возможно, они есть и в других странах.
Я подумал: а что если мы, конечно договорившись с правительством Кубы, тоже поставим ракеты с атомными зарядами. Думалось, что это может удержать США от военных действий. Если бы так сложилось, то получилось бы неплохо: как формулировал Запад — равновесие страха.
Если мы все сделаем тайно, то, когда американцы узнают, ракеты уже будут стоять на месте готовыми к бою. Перед тем как принять решение ликвидировать их военными средствами, США должны будут призадуматься. Эти средства могут быть уничтожены Америкой, но не все. Достаточно четверти, одной десятой того, что будет поставлено…
Я ходил, думал, и все это созревало во мне. Я никому свои мысли не высказал, это было мое личное мнение, мои душевные страдания…»
Да, отец отдавал себе отчет в том, что США сделают все возможное, чтобы не допустить открытой, заранее объявленной и закрепленной договором, постановки ракет на Кубе. Выигрывает тот, кто лучше спрячет, обманет. Угрызений совести после происшествия с У-2 и лжи президента США у отца не возникало. Президент Эйзенхауэр преподал в этом деле ему наглядный урок. Долг платежом красен. К тому же обман совершался во благо, с целью защиты слабого от сильного, жертвы от агрессора.
Отец просчитался в другом. Он не раз повторял, что американцы окружили нас своими военными базами, угрожают из-за всех границ и мы имеем право на ответные действия. Но мы-то привыкли к этому окружению, как итальянцы привыкли жить на склонах Везувия и Этны, а жители островов Атлантического и Тихого океанов к регулярным набегам ураганов и тайфунов.
У американцев же ракеты под боком не могли не вызвать шока, крушения иллюзии абсолютной безопасности, замешенной на имперских традициях права вершить свой суд в прилегающих регионах. Последнее, правда, в те годы относилось к обеим сверхдержавам.
К этому необходимо добавить положения доктрины Монро, не допускавшей чьего бы то ни было вооруженного присутствия в Западном полушарии.
В воскресенье 20 мая по дороге в Москву отец поделился своими мыслями с Громыко, входившим в состав делегации. Андрей Андреевич выслушал сообщение как обычно молча, пожевал губами и только после всех этих действий, свидетельствовавших о глубоком раздумье, поддержал. Он считал, что правительство США не пойдет на риск войны, повод для нее так же, как и в случае недавнего установления границы в Берлине, недостаточен. К сожалению, министр иностранных дел тоже не придал должного значения специфическому отношению американцев к окружающему их региону. А уж Громыко обязан был это знать. Не один год он провел в США, казалось, прочувствовал все нюансы национального характера.
Некоторые авторы утверждают, что до разговора с Громыко Хрущев в Варне обсуждал постановку ракет на Кубе с сопровождавшим его в поездке министром обороны СССР маршалом Малиновским, они все решили вдвоем, а уже затем отец проинформировал высшее руководство страны. Эту байку запустил в оборот бывший работник ЦК, долгие годы выдававший себя за спичрайтера отца, Федор Бурлацкий. Якобы он сам все видел своими глазами, слышал своими ушами.
Историки ему поверили и теперь воспроизводят рассказ Бурлацкого без какой-либо проверки. Если бы они взглянули на состав делегации (его тогда опубликовали в газетах), то увидели бы, что Малиновский в Болгарию не ездил, Хрущева сопровождали: Секретарь ЦК КПСС Борис Пономарев, Министр иностранных дел Андрей Громыко, Первый секретарь ЦК Компартии Литвы Антанас Снечкус, Первый секретарь Киевского обкома партии Петр Шелест, Первый секретарь ЦК Комсомола Сергей Павлов, Первый секретарь Ленинградского Горкома партии Георгий Попов, Секретарь Московского горкома партии Ольга Колчина, Председатель общества советско-болгарской дружбы академик Андрей Туполев, посол СССР в Болгарии Григорий Денисов — и никакого Малиновского. Родион Яковлевич в числе других проводил делегацию во Внуковском аэропорту и уехал в Министерство обороны. 18–19 мая он участвует в траурной церемонии в Доме Советской Армии в Москве, а затем на Новодевичьем кладбище хоронит адмирала Арсения Головко. Такая вот история.
Как обычно после возвращения отца из поездки, Президиум ЦК собрался в тот же день. Это получилось само собой, ведь все его члены считали своим долгом поехать для встречи на аэродром, а оттуда они гурьбой направились в Кремль. Отец в таких случаях обычно начинал с впечатлений о встречах в далеких или близких странах, осведомлялся о событиях, происшедших дома.
В этот раз, едва поздоровавшись, отец сообщил, что у него есть важные предложения, которые он хотел бы изложить своим коллегам. О чем пойдет речь, в аэропорту он посчитал говорить неудобным.
Вот как он рассказывал впоследствии об этой встрече.
«Товарищи слушали. Я сразу, как закончил изложение, сказал:
— Давайте сейчас не решать. Я только что высказал вам свои соображения, и вы не подготовлены для решения. Вы должны обдумать всё, и я еще подумаю. Через неделю соберемся и еще раз обсудим. Мы должны всё очень хорошо взвесить. Я считаю своим долгом предупредить, что эта акция влечет за собой много неизвестного и непредвиденного. Мы, конечно, хотим все сделать, чтобы обезопасить Кубу, чтобы Кубу не раздавили, но мы можем втянуться в войну. Это тоже надо иметь в виду.