Никитинский альманах. Фантастика. XXI век. Выпуск №1
Шрифт:
Возросшая деятельность партизан делает невозможным проезд через сельскую местность отдельных солдат и мелких отрядов! — сообщал фельдмаршал в начале августа, седьмого числа. Спустя неделю под впечатлением отчаянных действий советских войск у Старой Руссы фон Лееб потребовал от Ставки Гитлера новых сил.
— Наша разведка, по меньшей мере, в полтора раза недооценила численность русских. Мы несем серьезные потери.
Фюрер приказал передать 16-ой армии танковый корпус из группы фон Бока, устремленной на Москву. Но видимо уже тогда Гитлеру сообщили о неодобрительных высказываниях фельдмаршалов Руденштедта и Лееба относительно похода на русскую столицу, военные предлагали остаться «на зимние квартиры» на Украине, что означало срыв молниеносной войны. Так что на Лееба у фюрера вырос зуб. Оценивая ситуацию, сложившуюся на фронте, умудренный опытом бесчисленных
Курочкина разгромили южный фланг 16-ой армии группы «Север». — Я слишком стар, мой фюрер, и порой не выдерживаю напряжения… — писал Лееб, сопровождая этими словами просьбу об отставке.
— Что делать, Вальтер? Похоже, зима доконает нас раньше, чем русские «катюши».
Вначале все шло хорошо. Непроходимое бездорожье и распутицу сменил морозец. Мы быстро продвинулись вперед. Но когда у фельдшера лопнул термометр, показав тридцать пять ниже нуля — отказали не только моторы, но даже крестьянские лошади. — А паровозы, Курт? Паровозы! Неужели, в этой варварской стране нет паровозов? — удивился Вальтер, разглядывая совсем незнакомое обмороженное лицо университетского друга. — У них ненормальная колея, мой дорогой! Она на девяносто миллиметров шире обычной. Когда это выяснилось, наши кинулись перешивать, но в этих кошмарных условиях, как я уже сказал, сталь Круппа идет трешницами. Наши топки приспособлены под уголь — русским некуда девать лес- они топят дровами. В Новгороде Иваны вывели из строя весь подвижной состав. У нас нет горючего, глизантина для радиаторов, зимней смазки… Эх! — Курт обречено махнул рукой, — Если уж говорить начистоту- в ротах лишь каждый пятый солдат имеет зимнее обмундирование. — Я привез вам шнапс, шоколад и табак. — Спасибо, Вальтер! Это по-христиански! А то моральный дух истинных арийцев не на высшем уровне… — Что ты этим хочешь? — Не лови меня на слове! В вашем Штабе, там, наверху должны сознавать, наши превосходные солдаты, которым до сих пор была под силу любая задача, начали сомневаться в безупречности своего командующего. — Если ты обещаешь молчать, скажу по секрету — уже подписан приказ о его отставке.
— Кто же взамен? — Вроде бы Кюхлер. — Один черт! Мы сдохнем здесь раньше, чем сойдет снег. Порою мне кажется, что близок Рагнарек. — А Донар тебе не мерещится? Или его пасынок на лыжах — ведь, как говорил профессор Линдмарк, Улль из этих мест? — насмешливо спросил Вальтер. — Здесь и не такое привидится!
Страна Снежных Великанов. Кругом болота, промерзшие до дна, лесные дебри, а в дебрях этих — бандиты. — Ты имеешь в виду партизан? — Бандиты!
Дикари! Они взрывают мосты, полотно. Они убивают своих же по малейшему подозрению в сотрудничестве с нами. Нервы стали никуда. По коварству и жестокости русские превосходят даже сербов. И вообще, оставим этот разговор!
Лучше скажи, что нового в Берлине? — прервал излияния души Курт. — Трудно сказать, — Вальтер задумался, — Я ведь, выражаясь фронтовым языком — тыловая крыса. Да, все обычно. Пригляделось…
Картину смотрел, называется «Фридерикус». Король ходит полфильма в дырявых ботинках наверное, наших женщин готовят к кадрам об убитых сыновьях. Но, вообще, все уверены в конечной победе. — Я тоже уверен, ты не думай, Вальтер! Я тоже уверен. Вот, согреюсь стану совсем уверенным… — Курт отхлебнул из фляги, затем, закрыв ее, встряхнул, чтобы убедиться в достаточном количестве содержимого.
— Товарищ сержант! А, товарищ сержант! — белобрысый паренек вытер рукавом нос.
На его лице расцвела лучистая улыбка. — Обожди, Зинченко! Дай, дух перевести… — А всетаки, утекли! Утекли, товарищ сержант! — Тихо, весь лес разбудишь…
Автоматная очередь аккуратно прошила вату телогрейки на спине паренька. Зинченко рухнул в снег. — Гады!!! — заорал Василий, опустошив рожок трофейного шмайсера в березы. — Рус, здавайсь! — услышал он в ответ. — Как же! А это видали! — Василий рванулся через сугробы, петляя среди деревьев. Вслед засвистели пули. Он пару раз огрызнулся из винтовки, отбросив бесполезный теперь автомат. Занималась вьюга. Немцы, было рассыпавшиеся в цепь,
Прислонившись к стволу высоченной сосны, он вслушивался в нарастающий вой, пытаясь различить скрип сапог. Попробуй, походи-ка Фриц по нашим-то по чащобам!
Достав из-за пояса рукавицы, он погрузил в них по пятерне, испытав несказанное удовольствие. До партизанской стоянки было километров десять-двенадцать. Снегу навалило, да еще вьюга. Затемно доберется. Жаль, правда, ребят. Но тут уж, как говорится, судьба. Ничего не попишешь… Фрицы, сволочи, для острастки по кустам стреляют. И надо же было Сашке высунуться. Их машина точно на мину шла, а он, дурак, возьми и покажись… А может, его и не заметили? Но так глупо — в самую грудь! Эх, Сашка! Только охнуть и успел. Немцы вылезли на дорогу и устроили такой салют, что если б не упал в ложбинку — крышка. Затем два часа преследования. Оторвались. Еще более нелепая смерть Зинченко. Как его… Мишка?
Ваня? Сева? Все звали по фамилии. Сержант обязан знать имя и отчество своих подчиненных. Завтра вернемся — похороним по-свойски. Не гоже человечьим мясом зверье кормить. И лежит теперь этот улыбчивый рядовой Зинченко, тупо уставившись в холодное небо. И нет ему больше дела до этой проклятой войны. Но не пройдет и дня, как напишет об нем комиссар — «ваш сын погиб смертью храбрых», и упадет мать, рыдая, сраженная скупыми строчками похоронки. А Зинченко лежит себе среди лесочка… Теперь, наверное, уж не лежит. А где-то там. Василий неопределенно посмотрел ввысь, но тут же одернул себя: «Ишь, засмотрелся! А ну, вперед!..Я всегда готов по приказу Рабоче-крестьянского Правительства выступить на защиту моей Родины — Союза Советских Социалистических Республик, и как воин, — тут он ускорил шаг, пряча щеки в кучерявый черный воротник-… и как воин Рабочекрестьянской Красной Армии, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами. Если же по злому умыслу я нарушу… Вон, брат отца. Умница.
Книжный человек. А двадцать лет отсидел ни за что… И чего он мог нарушить одному Богу известно». Впрочем, дядька Олег не любил распространяться на этот счет. И, что касается его срока — так это односельчане только подумали- не миновала, мол, Власова суровая кара советского закона. Ну, был мужик, да сгинул. А за что?
Куда? Деревенька маленькая. Худая. Всяк про соседа своего знает. Но про Олега никто ничего толком не ведал. Пропал дядька в двадцатом, Ваське тогда три годика было, а объявился лишь в тридцать восьмом. Вернулся, старый черт, ничуть не изменившись, будто под пятьдесят, хоть старше отца Васьки на пятнадцать лет, а тому уже к шестидесяти. Занял пустую избу у самого краю. Зарылся в тома книжек.
На расспросы отшучивался. Один раз из обкома заглянули, но как приехали, так и уехали. Мало ли заброшенных деревень на Святой Руси? «Что-то вьюга разыгралась?
Остановишься — помрешь. Нынче темнеет ранехонько. А уже часа три, три с половиною. Вперед, парень!
Не спи! Замерзнешь!.. Воспрещается оставлять поле боя для сопровождения раненых.
Каждый боец должен ненавидеть врага, хранить военную тайну, быть бдительным, выявлять шпионов и диверсантов, быть беспощадным ко всем изменникам и предателям Родины. Ничто, в том числе и угроза смерти — не может заставить бойца Красной армии сдаться в плен… Стоп!» — сквозь свист ветра ему почудился звук чьих-то шагов. Василий опустился на колено, присматриваясь. Нетронутый ни лыжней, ни звериным следом серебристый ковер ничем не выдал своей тайны. В тот же момент острая боль в плече напомнила об утренней шальной ране. На морозе-то он про нее совсем и забыл. Сдернув рукавицу, Василий сунул руку под полушубок. Так и есть…
Но засиживаться парень не стал. Скорей бы к своим добраться! Слегка кружится голова, но бывало и хуже. А хуже — это когда в августе выходили из окружения.
Смятые и раздавленные военной мощью вермахта. В обмотках. Без пищи и оружия — с одной винтовкой на троих. Злые, грязные, истощенные… Немец двигался быстрее. До своих они тогда так и не доползли, но хоть в родных местах оказался. И на том спасибо! Подобрали партизаны. Долго проверяли.
Потом, вроде, поверили. Сашка тоже был с ним. Но больше не будет!