Никогда не говори: не могу
Шрифт:
«С возвращеньицем, Женя», – ехидно пропел внутренний голос. Бондарь лишь мрачно усмехнулся. Он привык к атмосфере постоянной бдительности и контроля. Он не мог привыкнуть лишь к тому, что лишился совсем другой атмосферы, семейной.
Скупо поблагодарив водителя, он вошел в здание, где состоялась еще одна проверка документов, такая же тщательная, как снаружи. Потом, привычно шагая по лестницам, переходам и коридорам, Бондарь добрался до кабинета своего начальника, пересек пустую приемную и трижды постучал
– Войдите, – донеслось изнутри.
Переступив порог, Бондарь замер. Роднин в своем любимом синем, с квадратными плечами, костюме стоял у большого окна, выходящего на заснеженную площадь. Не оглядываясь, а лишь бросив взгляд на отражение вошедшего, он бросил:
– Присаживайся.
Ни имени, ни звания.
Насторожившийся Бондарь уселся на свое обычное место у приставного стола, по правую руку от кресла Роднина. Тот покинул свой наблюдательный пост и расположился за письменным столом. Пригладил белый пух на голове, подался вперед, опираясь на широко расставленные локти.
– Трезвый? – Крупный нос Роднина подозрительно шевельнулся.
– Как стеклышко, – заверил его Бондарь. – Поминки закончились. Начались трудовые будни.
Внезапно он почувствовал себя паршиво – и из-за того, что в нем усомнились, и из-за того, что дал повод к этому.
Недоверчивое выражение в глазах принюхивающегося начальника было равносильно пощечине, но пощечине заслуженной. Нет тебе веры, капитан, говорил взгляд Роднина. А такой ты нам больше не нужен. Извини. Ты хороший мужик, но такой должности пока не придумали.
– Хватит вам, Василий Степанович, – выдавил из себя Бондарь. – Было и прошло. Точка.
Роднин продолжал молчать. Ни один мускул не дрогнул на его бесстрастном, неподвижном лице. Казалось, оно обтянуто такой же неживой кожей, как та, которая лоснилась на спинке его кресла.
– Знаешь, зачем я тебя вызвал? – осведомился наконец он.
– Уже догадываюсь, – буркнул Бондарь. – Вот, значит, какая у вас для меня работенка? Хотите, чтобы я рапорт настрочил? Что ж, давайте бумагу, я готов подать в отставку.
Перемена, произошедшая с Родниным, была поразительной. Только что он изображал из себя окаменелого сфинкса и вдруг взбеленился, да так, что едва не выпрыгнул из своего синего костюма.
– Ты о чем, капитан? – гаркнул он.
– Об отставке, – глухо произнес Бондарь.
– Прекрати тут оскорбленную невинность корчить! Что заслужил, то и имеешь. Вот так!
– И никаких гвоздей?
– Никаких! Именно! – Накричавшись в свое удовольствие, Роднин слегка понизил голос. – Конечно, некоторого снисхождения ты заслуживаешь, и оно к тебе было проявлено. Но лимит терпения не бесконечен.
– Не нужно мне ваше снисхождение! – Бондарь тоже едва не сорвался на крик. Костяшки его стиснутых пальцев налились мертвенной бледностью.
Это
– Дожился! Теперь я вижу, что не руки у тебя чешутся, как ты сказал мне по телефону, а кулаки. Что, от собутыльников уважения добивался? Или просто приключений искал на свою жопу?
– Приключений, – вызывающе ответил Бондарь. – Я могу идти?
– Нет! – Изо рта Роднина брызнула слюна. – Не можешь! Не для того я государственный бензин жег, чтобы ты мне тут комедию ломал. Па-адумаешь, какие мы а-абидчивые. Слова нам не скажи.
– Обидчивые. Разрешите подать рапорт об отставке. Я действительно являюсь злостным нарушителем дисциплины. Боюсь, дальнейшая служба не для меня. Подыщу себе другое занятие.
– Банкиров охранять?
– А это идея, – воскликнул Бондарь. Он попытался улыбнуться, но ничего, кроме болезненной гримасы, у него не получилось.
– Можно еще сторожем устроиться, – продолжал Роднин.
– Тоже неплохо.
– Или частным детективом – за неверными супругами из кустов подглядывать, всяких похотливых тварей по съемным квартирам выслеживать.
– Ну, всяких тварей я и по долгу службы навидался достаточно, – заверил начальника Бондарь. – И похотливых, и трусливых, и жадных, разных. Надоело. Хватит.
И тут Роднин выкинул фокус, никогда прежде Бондарем не виданный. Он поднял правый кулак и изо всей силы шарахнул им по столу.
– С кем ты разговариваешь? – загремел его голос. – Перед кем выкаблучиваешься? Ни хрена себе! – Роднин задохнулся от возмущения. – Я предлагаю ему ответственнейшее задание, о котором только может мечтать честолюбивый офицер, а он талдычит мне про какую-то отставку! Сопляк! Мальчишка! Капризная баба!
Бондарь был ошеломлен. Потрясен до глубины души. Выбит из колеи, подавлен, обескуражен. Чувствуя себя если не сопливым мальчишкой, то слабонервным юнцом, он пробормотал:
– Извините, товарищ полковник. Я плохо владею собой в последнее время.
– А надо хорошо владеть! – Роднин шарахнул по столу еще раз, но уже потише. – Нужно даже лучше, чем прежде. Нервы сплести в стальной канат! Лишние эмоции – побоку. Зубы покрепче сцепи. Но слабины давать не сметь! Я запрещаю, ясно?
– Ясно, – выдохнул Бондарь.
– Отвечай как положено. Приказ понял?
– Так точно, товарищ полковник.
– Теперь приготовься выслушать следующий приказ, капитан. Готов?
– Так точно. – Неожиданно для себя Бондарь обнаружил, что его губы норовят растянуться до ушей. Это было глупо, но все равно приятно. Он ведь уже забыл, как это – улыбаться. Оказалось, ненамного труднее, чем стискивать зубы. – Так точно, товарищ полковник, – повторил он, так и не позволив себе улыбнуться по-настоящему.