Никогда не забудем
Шрифт:
Я дал слово, что никому ничего не скажу.
Начинало светать, когда мы вернулись домой.
Из нашей деревни Присно три человека пошли служить в полицию. В числе их был и наш сосед, сын бывшего кулака, Платонов. Вместе с немцами и полицаями он заходил к нам, требовал у деда меду и яблок. Он, должно быть, что-то пронюхал и добивался, чтобы дед отдал оружие.
— Я стар, оружие мне ни к чему, — всегда отвечал дед и вступал в перебранку с полицаями.
— Знаем мы таких стариков! — с угрозой говорил
Полицаи начинали делать обыск. Они переворачивали всю хату вверх дном. Рылись в мамином и бабушкином сундуках, ломали мебель, но ничего не могли найти. Что приглянется из вещей — забирали.
Зимой разнеслись слухи, что в лесах появились партизаны. Про них говорилось много необыкновенного и таинственного.
Я внимательно прислушивался к этим разговорам. Очень хотелось увидеть партизан, да все не выходило. На вопрос, какие они, дед неизменно отвечал:
— Не знаю, сам не видел.
По ночам к нам стали заглядывать незнакомые люди. Дед о чем-то шептался с ними, и они быстро исчезали, Я не придавал этому значения. Мало ли теперь ходит по свету бездомных людей. Один просится переночевать, другого накорми…
Ближе к весне ночные посещения стали чаще. Люди заходили в хату. Дед вставал с постели, обувался, одевался и вместе с ними куда-то надолго исчезал. Света он обычно не зажигал, и разглядеть, что это были за люди, мне не удавалось.
Позже я узнал, что это были партизаны.
Однажды утром к нам пришли полицаи и стали проверять документы. Дед ушел из дому ночью и еще не возвращался.
— А где твой старик? — спросил у бабушки один полицай.
— Пошел проверять петли на зайцев, — ответила она. — Охоту с ружьем запретили, так он какие-то петли придумал.
— Знаем мы его петли! — заорал Платонов. — Петли ночью не проверяют.
Они снова все перевернули, повытряхивали сено из матрасов, разбили прикладами шкаф, ломом взорвали пол. Мы сидели на печи и плакали; испуганная бабушка прижалась к трубе и молчала. Когда полицаи выходили, они бросила им вслед:
— Стены еще целы! Как это вы их оставили?
— Еще доберемся и до тебя и до твоих стен, — прошипел Платонов.
В конце деревни полицаи встретили деда. В руках у него, и правда, были проволочные петли, но шел он не из лесу, а по дороге, что вела в Могилев. Его привели в хату и долго били. Он потихоньку стонал и не говорил ни слова.
— Докуда ты будешь молчать, старый выродок? Чего ходил под Могилев? — допытывался Платонов.
— Сами вы выродки, а не я, — тихо отозвался дед.
Второй полицай наотмашь ударил его. Дед упал на лежавший посреди хаты шкаф. Подбежала бабушка. Полицай оттолкнул ее, и она повалилась на пол. Платонов подбежал к деду и сильно рванул его за бороду. Дед сполз на пол, оперся на шкаф спиной и сел.
— Ну, большевистский прихвостень,
— Мне нечего вам сказать, — простонал дед.
Платонов ударил его сапогом в грудь. Дед упал ничком и скорчился. Голова его склонилась набок. Платонов глянул на печь. Я, Коля и Нина плотнее прижались к трубе. Платонов снял с плеча автомат и дал очередь по деду. Потом перевел дуло на бабушку. Она как сидела, так и упала на спину.
Полицаи торопливо вышли из хаты.
Мой дядька похоронил деда и бабушку, а нас взял к себе. Пока мы жили у него, я часто наведывался в нашу старую хату, которая стояла теперь пустая и заброшенная. Вспомнил, как хорошо мы жили там до войны. Иногда находил вещи, спрятанные папой или мамой. Это каждый раз была большая радость. Под крышей амбара я случайно нашел бинокль. Схватив свою находку, я взобрался на крышу клети. Отсюда была видна соседняя деревня Княжицы. Там размещался немецкий гарнизон. Очень интересно было смотреть на деревню в бинокль: видно, как ходят и ездят люди, как полицаи катаются по улице на велосипедах. Недалеко от деревни, на пригорке, — немецкие укрепления, обнесенные деревянной стеной. По этой стене расхаживают часовые.
Клеть была покрыта щепой. Щепа колючая — просто невозможно сидеть. Тогда я проделал в защитке дыру, на балки, связывавшие стропила, положил несколько досок. Получился настил, на котором можно было сидеть и лежать. А главное, я мог всех видеть, а меня — никто. Часто забирался туда и подолгу наблюдал, что делается в Княжицах.
Однажды в теплый летний день я с соседскими ребятами играл в чижика. В разгар игры из-за дома показался человек в изодранной одежде, в лаптях, с большой сивой бородой. Нищий да и только. Мы стали присматриваться к нему. Он сделал несколько шагов в нашу сторону и поманил меня пальцем.
— Узнаешь меня? — спросил он.
— Нет.
— Я Поповский, из Щеглицы, — и он тронул себя за бороду.
Теперь я увидел, что борода у него приклеенная, из каких-то белых волос.
— Ты партизан?
— Ага. Немцы есть в деревне?
— Нету.
— Я пришел вот чего: твой дед говорил, что у него где-то спрятано оружие. Ты, наверно, знаешь где. Отдай нам. Оно нам очень нужно.
— А как же, есть оружие. И дедово, и мое…
— А ты сможешь его принести?
— Нет, там его много. Я вам покажу, где оно спрятано.
Партизан огляделся и быстро сказал:
— Встретимся в Щеглицком лесу, возле просеки. Я приду туда вечером. Ладно?
— Ладно.
Вечером мы встретились в условленном месте. С Поповским были еще двое партизан. Я повел их к улью и отдал оружие, спрятанное там. То, что было закопано под выворотнем, дед успел передать сам. Поповский спросил, где я набрал столько оружия.