Никогде (Задверье) (др. перевод)
Шрифт:
Дверь отыскала в одном из карманов своей огромной кожаной куртки шнурок и повесила ключ себе на шею.
– Потеряешь, – предупредил Ричард.
Девушка поморщилась.
– Честно, – сказал Ричард. – Шнурок порвется, и ключ упадет.
Дверь пожала плечами.
– Ладно. Когда придем на рынок, я найду себе цепочку.
Они шли по лабиринту пещер и туннелей из известняка, который казался Ричарду невероятно старым, почти доисторическим.
Ричард усмехнулся.
– Что тебя насмешило? – спросила Дверь.
Он улыбнулся в ответ.
– Я
– Уверена, он наверняка отпустит какое-нибудь саркастическое замечание, – отозвалась Дверь. – После рынка пойдем к ангелу. «Длинным и опасным путем». Что бы это ни значило.
Ричард хотел сказать: «Уверен, он будет действительно длинным и страшно опасным», но сдержался. Он стал рассматривать удивительные рисунки на стенах. Кто-то нарисовал красно-коричневой и грязно-желтой краской диких кабанов, удирающих от них газелей, мамонтов с густой шерстью и гигантских ленивцев. Ричард решил, что этим рисункам несколько тысяч лет, но когда свернул за угол, увидел нарисованные точно такими же красками грузовики, домашних кошек, машины и – очень грубо, будто художник видел их только издали, – самолеты.
Все эти рисунки располагались на стенах довольно низко, почти у самой земли. «Может, их создали подземные пигмеи-неандертальцы? – подумал Ричард. – А что, очень может быть. В Нижнем Лондоне все возможно».
– А где в этот раз будет рынок? – спросил он.
– Понятия не имею, – ответила Дверь. – Ты не знаешь, Охотница?
Охотница выступила из тени.
– Нет, не знаю.
Внезапно мимо промчался ребенок. Через пару минут за ним пробежали еще несколько детей. Охотница быстро ухватила одного из них за ухо. Это оказался маленький мальчик.
– Ай-ай-ай! – завопил он. – Пусти! Она украла мою кисточку!
– Да! – сказал один из его приятелей. – Взяла и украла!
– Ничего я не крала! – послышался высокий детский голосок.
Указав на рисунки на стене, Охотница спросила:
– Это ты нарисовал?
Мальчик прищурился и высокомерно посмотрел на нее – так смотрят некоторые великие художники и все без исключения девятилетние мальчики.
– Да, некоторые нарисовал я, – нахально заявил он.
– Неплохо получилось, – заметила Охотница.
Мальчик сердито на нее посмотрел.
– Где будет Плавучий рынок? – спросила Дверь.
– В «Белфасте», – ответил мальчишка. – Сегодня ночью.
– Спасибо, – сказала Дверь. – Надеюсь, тебе удастся получить свою кисточку обратно. Охотница, отпусти его.
Охотница послушно отпустила мальчугана. Но вместо того чтобы убежать, он пристально посмотрел на нее, скорчил рожицу, пытаясь показать, что ему вообще-то наплевать, кто она, и спросил:
– Значит, ты – Охотница?
Она смущенно улыбнулась малышу. Он фыркнул.
– Ты – лучший телохранитель в Нижнем Лондоне?
– Говорят, что да.
Мальчик сунул руку в карман, а потом резко выбросил ее вперед, разжал кулак, недоуменно посмотрел на ладонь и поднял глаза на Охотницу. Отведя руку так, чтобы мальчишка не мог достать, Охотница показала ему перочинный ножик. Малыш насупился.
– Как это у тебя
– Проваливай, – сказала Охотница и, сложив ножик, бросила мальчику.
Он поймал его и тут же помчался прочь, надеясь догнать девочку, которая стащила его кисточку.
Тело маркиза Карабаса плыло по канализационной трубе на восток.
Когда-то ручьи и реки, забранные потом в трубы, свободно текли по Лондону – с севера на юг (а к югу от Темзы – с юга на север), – регулярно снабжая Темзу мусором, трупами домашних животных, а также содержимым ночных горшков. Большую часть нечистот Темза исправно выплескивала в море, но кое-что оставляла себе. Эта замечательная система существовала довольно долго, пока наконец в 1858 году, из-за невероятно жаркого лета и огромного количества отходов, сбрасываемых в реку людьми и заводами, не породила удивительный феномен, вошедший в историю Великобритании под названием «Великий смрад». Темза вся превратилась в канализацию. Многие уехали из Лондона, а те, кто остался, обматывали лица шарфами, смоченными карболкой, и старались дышать только через рот. В тот год парламент закрыл сессию раньше обычного, а на следующий год принял указ о строительстве канализации. Под землей были проложены тысячи миль труб, под небольшим уклоном с запада на восток. Где-то за Гринвичем коллектор выходил в устье Темзы – и все отходы попадали прямиком в Северное море. Именно этот путь и предстояло преодолеть телу маркиза Карабаса – с запада на восток, навстречу восходу солнца и холодным морским водам.
На высоком кирпичном уступе сидели крысы. Они занимались тем, чем обычно занимаются крысы, когда их никто не видит. Внезапно они увидели, как что-то плывет под ними в мутном потоке. Крыса покрупнее – черный самец – запищала. Пропищав что-то в ответ, небольшая коричневая самка спрыгнула маркизу на спину – он плыл вниз лицом, – быстро перебралась на шею, понюхала волосы и плащ, лизнула кровь, а потом осторожно свесилась к воде, пытаясь рассмотреть лицо.
Ловко спрыгнув в мутную воду, крыса доплыла до берега, взобралась по старой, выщербленной кладке и побежала по балке назад, к своим сородичам.
– В Белфасте? – спросил Ричард.
Загадочно улыбнувшись, Дверь ответила лишь:
– Увидишь.
Несмотря на все уговоры, она отказалась что-либо объяснить.
Тогда он решил сменить тактику.
– Откуда ты знаешь, что мальчишка нам не соврал насчет рынка? – спросил он.
– О таком не врут. Мне кажется… мы вообще не можем врать об этом, – Дверь немного помолчала. – Рынок – это нечто особенное.
– А откуда малыш узнал, где он будет?
– Кто-то ему сказал, – ответила Охотница.
Ричард помолчал немного и спросил:
– А этот кто-то откуда узнал?
– Кто-то сказал ему, – ответила Дверь.
– Но… – Ричард задумался о том, кто же изначально выбирает место будущего рынка и как сообщает об этом жителям Нижнего Лондона. «Как бы так спросить, чтобы они не решили, что я полный придурок?» – подумал он.
Внезапно послышался бархатистый женский голос.
– Просссстите… Вы не подскажете, когда будет рынок?