Николай Гумилев глазами сына
Шрифт:
Часто они слушали о своем дедушке Льве Васильевиче, штурмовавшем Очаков, и о другом — Якове Алексеевиче, сражавшемся против Бонапарта.
Колю эти рассказы особенно волновали. Он рисовал в тетрадке им самим придуманные фамильные гербы, вглядывался в висевшие на стенах портреты предков. В доме был большой альбом с красочными картинами Отечественной войны 1812 года: оборона Смоленска, кавалерийская атака драгун. Бородинское сражение — клубы порохового дыма, гарцующие по полю всадники в ярких мундирах, медные пушки, фельдмаршал Кутузов на низеньком стуле… Анна Ивановна вспоминала, как в Слепневе об этом сражении
Степан Яковлевич тоже много рассказывал сыновьям о своих морских походах. Но рассказывал сухо: перечислял порты, куда заходил их корабль, морские течения, господствующие пассаты и любил, чтобы Николай показывал на большой географической карте гавани, мысы и проливы.
Анна Ивановна рано приобщила сыновей к религии. Из Слепнева она привезла «Bible d’une Grand’m'ere» — толстую книгу в темно-вишневом переплете со множеством прекрасных иллюстраций. Обычно мать, сидя на диване и положив «Бабушкину библию» на колени, открывала страницу с картинкой и принималась рассказывать, а оба мальчика, сидя рядом, слушали, разглядывая рисунок.
Эти иллюстрации и рассказы матери будоражили воображение Коли. Оставаясь один, он вспоминал подробности, что-то дополняя по собственному разумению. Сколько было потом написано им стихов и поэм на эти древние, но вечно живые темы!
Кроме библейских сказаний мать читала детям и страницы из Евангелия. Мысль об искуплении грехов мученической смертью поразила мальчика — она не покинет Николая Степановича всю его короткую и бурную жизнь. Постоянно он думал о том, как, не жертвуя радостями земной жизни, сохранить свою бессмертную душу, спасти ее для загробной жизни. В сборнике «Колчан» есть стихотворение «Счастье», а там такие строфы:
Ведь я не грешник, о Боже, Не святотатец, не вор, И я верю, верю, за что же Тебя не видит мой взор? Ах, я не живу в пустыне, Я молод, весел, пою, И Ты, я знаю, отринешь Бедную душу мою! В мой самый лучший, светлый день, В тот день Христова Воскресенья, Мне вдруг примнилось искупленье. Какого я искал везде. Мне вдруг почудилось, что, нем, Изранен, наг, лежу я в чаще, И стал я плакать надо всем Слезами радости кипящей.Коле исполнилось семь лет, и мать на Страстной неделе впервые повела его к исповеди.
— Священник будет задавать тебе вопросы, — объясняла Анна Ивановна, — а ты должен отвечать: «Грешен, батюшка».
— А если батюшка спросит, не убил ли я брата, как Каин, я тоже должен отвечать — грешен?
— Ну, такое батюшка не спросит…
— Почему не спросит? А если спросит, и я скажу «грешен», значит, солгу, а это — грех.
— Священник знает все твои грехи и, конечно, не спросит про убийство.
— Если батюшка все знает, зачем тогда спрашивает?
— Чтобы
Ранним утром в почти пустой церкви слабо колебались огоньки нескольких свечей, посреди, на возвышении лежала плащаница с нарисованным масляной краской телом Христа, а в стороне, у бокового притвора стоял священник в темной рясе, с большим крестом в руке и внимательно смотрел на входивших. Все прошло благополучно. Даже суровый отец поздравил его с принятием Святых Даров и поцеловал в голову.
Много лет спустя Николай Степанович говорил: «Как осторожно надо подходить к ребенку! Как сильно меня поразило, когда я впервые услышал о страданиях Спасителя». Религиозность в нем осталась до конца. Он любил войти в церковь или часовню, когда там почти никого не было, поставить свечку к образу Божьей Матери или Николая Чудотворца, но избегал многолюдных богослужений с большими толпами народа. Подавая милостыню нищим, старался делать это незаметно, точно стыдясь своего милосердия.
В семь лет Коля научился читать и очень полюбил это занятие. Тогда же он стал придумывать фантастические истории о волшебниках, китайских мандаринах, охотниках на львов. Все придуманное рисовал: писать еще не научился.
Настало время поступать в гимназию. Поступать можно было либо через приготовительные классы, либо выдержав экзамен в первый класс. Родители предпочли второе. Коле предстояло учиться в Царскосельской гимназии, куда уже отдали Митю.
Для подготовки к экзаменам наняли репетитора, студента физико-математического факультета Петербургского университета грузина Газалаву, и осенью 1897 года одиннадцатилетний Николай Гумилев был принят в первый класс. Не успев проучиться и двух месяцев, он заболел бронхитом, у него усилились головные боли. Доктор Квицинский посоветовал не мучить ребенка школьными занятиями, и родители оставили Колю под надзором репетитора.
С утра Багратий Иванович проводил с учеником занятия: Коля охотно изучал географию, живо интересовался историей, зоологией. Читал он бегло, но арифметика давалась с большим трудом.
На смену сказкам Андерсена появились Гюстав Эмар, Майн Рид, Фенимор Купер, Жюль Верн, «Дети капитана Гранта», книжки про страшных анаконд в дельте Амазонки. Все это волновало, будоражило воображение…
Весной семья опять поехала в Поповку, взяв с собой и репетитора, очень привязавшегося к своему ученику. Из Петербурга наезжало много дачников, у братьев Гумилевых появились новые товарищи. Незаметно мальчики научились хорошо плавать и по целым дням барахтались в теплой воде пруда.
В усадьбе было несколько лошадей. Братья любили ездить верхом по окрестным дорогам. Коля ездил отважно, любил пускать лошадь в галоп и всегда оказывался впереди Мити. Зато когда пускались наперегонки, он отставал и от брата, и от их приятеля Левы Лемана.
Как-то затеяли игру в разбойников, и мальчишка с соседней дачи заявил, что будет атаманом. Коля пришел в ярость. Тут же произошло выяснение отношений; Коля остался победителем — с большим синяком под глазом и разорванной матросской курточке. После этой драки он принялся усиленно подтягиваться на руках, ухватившись за ветку дуба, поднимал тяжелую гирю, кем-то принесенную с мельницы. Уже тогда он поставил себе законом быть первым во всем и всегда.