Николай I Освободитель // Книга 9
Шрифт:
Если к началу «русских сезонов» в Берлине было подготовлено всего восемь коротких рисованных сценок, то столкнувшись с огромным спросом за полгода было в авральном темпе изготовлено еще шесть штук, а в дальнейшем изготовление «иллюзий» и вовсе было поставлено на поток. Новые «кинематические картины» — или как их потом сократили «кинематины» — стали появляться чуть ли не каждые пару недель, ателье по их производству стали открываться тут и там, очень быстро образовалась целая индустрия. Поскольку производились ленты с кинематинами буквально вручную, пластины раскрашивались каждая по отдельности и растиражировать их при такой технологии не имелось никакой возможности, очень быстро появились дельцы специализирующиеся
Что же касается русских сезонов, то выходило, что на целый месяц в каждом из городов высаживался настоящий десант представителей русской культуры. Учитывая широкую рекламную кампанию — статьи о данном фестивале неизменно занимали первые полосы газет, а различные плакаты с приглашением на те или иные мероприятия в рамках «русских сезонов», казалось, покрывали все доступные ровные поверхности — ажиотаж среди местных каждый раз оказывался просто сумасшедшим. Во всех принявших участие в фестивале городах организаторов просили продлить выступления на больший, чем изначально предполагалось срок, однако те были непреклонны — в ближайшее время им предстояло обработать еще не одну европейскую столицу, и нарушать утвержденный график никто не собирался.
— Скажите, господин Глинка, — за одним столом в ресторане сидели сразу три великих композитора, чьи имена в будущем войдут в учебники. Впрочем, можно с уверенностью было сказать, что как минимум двое из них уже вполне обеспечили себе место в истории. — Как вы смогли организовать столь впечатляющее действо? И я говорю даже не про саму идею — она великолепна, я про организацию стольких не связанных между собой творческих людей? Я пытался прикинуть, чисто теоретически, сколько сил и финансов нужно для того, чтобы создать нечто подобное и, признаюсь, мое воображение спасовало перед предполагаемыми трудностями.
Иоганн Штраус после развала Австрийской империи и отречения старого короля, при котором он считался придворным композитором, остался фактически не у дел. Помыкавшись несколько лет по потерявшему былой лоск городу, он был вынужден эмигрировать в более благополучный Мюнхен, при этом его сыновья, среди которых был уже практически сравнявшийся славой с отцом Иоганн Штраус младший, вместе с матерью переехали в Берлин. Ходили слухи — при всей своей разношерстности творческий мир Европы был достаточно узок, и все хоть сколько-нибудь значимые персоны в нем были на виду — что младшего Штрауса приглашали переехать для жизни и работы в Россию, однако подающий большие надежды композитор ехать в страну, которая уничтожила его родину, наотрез отказался. А может и врут, в конце концов пруссаки к крушению австрийской империи тоже руку приложили, но в Берлин композитор ехать совсем не постеснялся.
— По правде говоря, — отпив глоток местного легкого пива, к которому полагались неизменные в этом городе жаренные колбаски, ответил Глинка, — мое участие в организации всего процесса чисто номинальное. Да и идея, если уж откровенничать до конца, принадлежит совсем не мне. Я тут лишь помог претворить в жизни задумки других людей.
— Однако все считают, что идея «русских сезонов» принадлежит именно вам. И вообще весь фестиваль начинался именно с ваших музыкальных творений и с желания показать их миру.
— О! Желания показать миру свое творчество у меня всегда было более чем достаточно. Но, наверное, не нужно объяснять, с какими сложностями зачастую сталкиваешься в попытках протолкнуть свою музыку «наверх», — европейские коллеги Глинки понимающе кивнули. И это у Михаила Ивановича еще был в российских верхах непреложный
— С самим императором? — Удивился сидящий за столом третий композитор. Гектор Берлиоз в отличии от двоих своих коллег придворным статусом похвастаться не мог и с высшим дворянством Франции пересекался мало. Наоборот он много путешествовал и не один раз давал концерты в России. В том числе случалось, что на них присутствовал и император Николай, однако дальше короткого приветствия их знакомство не зашло. — На меня русский император произвел впечатление… Он… Большой! Гигант! И очень простой в одежде и общении с окружающими. Про него ходит огромное количество слухов. Вы с ним близко знакомы? Это правда, то что про него говорят?
Было видно, что русский император немало впечатлил француза и вообще его крайне интересует фигура восточного монарха.
— Не очень близко знаком, — покачал головой Михаил Иванович. Движением руки он перехватил пробегающую мимо их столика официантку и заказал еще порцию соленых бретцелей под пиво. Румяная фигуристая девушка, впечатление от которой не портили даже глубокие оспины на лице, приветливо улыбнулась и кивнув убежала куда-то в сторону кухни. Про себя Глинка отметил, что в России уже давно не замечал молодых людей, чья кожа несла бы отметины страшной болезни, во всяком случае в городах таких практически не было. — Общались несколько раз на приемах. Он действительно очень спокойный и доброжелательный человек с необычайно широкими взглядами. Идею превратить концерты за границей в полноценный фестиваль подал именно император Николай Павлович. И большую часть организационной работы осуществили присланные им люди. И конечно деньги… У меня бы, наверное, и двадцатой части необходимых на все это великолепие сумм не нашлось.
Русский композитор вновь скользнул мыслями в прошлое. Примерно на год назад, когда его пригласили к императору на аудиенцию, и монарх предложил ему стать лицом полноценного фестиваля, охватывающего все сферы русской культуры, Михаил Иванович сначала не поверил своим ушам. Сказать, что Глинка опешил — не сказать ничего, ведь никакого сравнимого опыта в его жизни даже близко не было, и как всю эту задумку — заманчивую, конечно, с какой стороны не посмотри — воплощать в жизнь, он представлял очень смутно. Однако на практике оказалось, что лично ему ничего самому делать было и не нужно: композитора подхватил натуральный смерч из выделенных для помощи в работе людей, и всего спустя пять месяцев первый фестиваль начал свою работу в Берлине.
В прусской столице — а точнее за городом, близ Потсдама — были выстроены павильоны в национальном стиле, организованы сцены, места для проведения выставок и демонстрации оживших иллюзий. Главный павильон построенный в футуристическом стиле из стекла и стали с кованными декоративными элементами — разборная конструкция, которая в впоследствии переезжала вместе с фестивалем по городам континента — настолько отличался от привычной обывателям архитектуры, что заслужил собственное имя — «Ледяной дворец». Несмотря на то, что Россия уже давно не являлась исключительно северной страной, а кое какие ее земли и вовсе располагались в местах, где зимы не бывает никогда, полностью сломить это реноме, кажется, было просто невозможно.