Николай II. Дорога на Голгофу. Свидетельствуя о Христе до смерти...
Шрифт:
Нет, в марте 1917 года Государя шантажировали чем-то более важным, чем даже жизнь горячо любимой Семьи. Сейчас, конечно, трудно гадать, в чем заключался этот шантаж, но можно сказать однозначно, что речь шла о будущем России и победе в Мировой войне.
«Нет той жертвы, которую я не принес бы во имя действительного блага и для спасения Родной Матушки России», — объявлял он Родзянко в своей телеграмме. Он отрекся, ни поставив никаких условий лично для себя и своей Семьи, отрекся жертвенно. «Когда в силу страшных обстоятельств („кругом измена, и трусость, и обман“) стало ясно, что он не может исполнять долг Царского служения по всем требованиям христианской совести, он безропотно, как Христос в Гефсимании, принял волю
Поведение Николая II удивительно точно повторяет евангельские события. Об этом прямо пишет С. Позднышев: «На Гучкова с ненавистью смотрел стоявший у дверей молодой офицер лейб-гвардии Московского полка. Вот он схватил шашку, может сейчас блеснет сталь. Государь заметил движение руки, быстро сказал: „Соловьев, успокойся, выйди в соседнее помещение. Я не хочу ничьей крови…“ Как будто в глубине двух тысячелетий возникла другая картина, и ветер веков донес из тьмы Гефсиманского сада: „Петр, вложи меч твой“». [135]
Не менее христоподражательным является поведение Царя с Алексеевым: «Алексеев чувствовал неловкость и смущение перед Государем. Его совесть тревожило упорное молчание Царя. Во время доклада о последних событиях в Петрограде он не выдержал и сказал ему: „Ваше Величество, я действовал в эти дни, руководствуясь моей любовью к Родине и желанием уберечь и оградить армию от развала. Россия тяжко больна; для ее спасения надо было идти на жертвы…“ Государь пристально посмотрел на него и ничего не отвечал» [136]
Не так ли аргументировал свое предательство Иуда и не так ли молчал перед Пилатом Спаситель?
3 марта 1917 года Император прибыл в Могилев. «Государь вернулся в Могилев из Пскова для того, чтобы проститься со своей Ставкой, в которой Его Величество так много трудился, столь положил в великое дело в борьбе с нашим упорным и могущественным врагом души, сердца и ума и необычайного напряжения всех своих моральных и физических сил. Только те, кто имел высокую честь видеть ежедневно эту непрерывную деятельность в течение полутора лет, с августа 1915 по март 1917, непосредственного командования Императором Николаем II своей многомиллионной армии, растянувшейся от Балтийского моря через всю Россию до Трапезунда и вплоть до Малой Азии, только те могут сказать, какой это был труд и каковы были нужны нравственные силы, дабы переносить эту каждодневную работу, не оставляя при этом громадных общегосударственных забот по всей империи, где уже широко зрели измена и предательство. И как совершалась эта работа Русским Царем! Без малейшей аффектации, безо всякой рекламы, спокойно и глубоко-вдумчиво трудился Государь», — писал летописец пребывания Царя в армии во время Мировой войны генерал Д. Н. Дубенский. [137]
Могилев встретил отрекшегося Царя «марсельезой» и красными полотнищами, и это новое лицо враз изменившегося города, наверное, подействовало на Государя более удручающе, чем обстоятельства самого отречения. «4 марта, — писал полковник Пронин. — Подходя сегодня утром к Штабу, мне бросились в глаза два огромных красных флага, примерно в две сажени длиной, висевших по обе стороны главного входа в здание городской Думы. Вензеля Государя и Государыни из разноцветных электрических лампочек уже были сняты. Государь со вчерашнего дня „во дворце“ и Он может из окошек круглой комнаты, в которой обыкновенно играл наследник, видеть этот новый „русский флаг“.
Около 10
И вспомнились мне швейцарцы — наемная гвардия Людовика XVI, вся, до единого солдата погибшая, защищая короля». [138]
Сам Император вспоминал об этой своей последней поездке в Могилев, в который приехала также Вдовствующая Императрица Мария Федоровна, повидаться с сыном: «Некоторые эпизоды были исключительно неприятными. Мама возила меня на моторе по городу, который был украшен красными флагами и кумачом. Моя бедная мама не могла видеть эти флаги. Но я на них не обращал никакого внимания; мне все это показалось таким глупым и бессмысленным! Поведение толпы, странное дело, противоречило этой демонстрации революционерами своей власти. Когда наш автомобиль проезжал по улицам, люди, как и прежде, опускались на колени». [139]
6 марта Николай II простился со Ставкой. Н. А. Павлов в своей книге писал: «Государь все время спокоен. Одному Богу известно, что стоит Ему это спокойствие. Лишь 3 марта, привезенный обратно в Ставку, Он проявляет волнение. Сдерживаясь, стараясь быть даже веселым, Он вышел из поезда, бодро здороваясь с великими князьями и генералитетом. Видели, как Он вздрогнул, увидав шеренгу штаб-офицеров. Государь всех обходит, подавая руку. Но вот конец этой шеренге… Крупные слезы текли по Его лицу, и закрыв лицо рукой, Он быстро вошел в вагон… Прощание со Ставкой и армией. Государь, видимо, сдерживает волнение. У иных офицеров на глазах слезы. Наступила еще и последняя минута… Где-то тут должны нахлынуть тени Сусанина, Бульбы, Минина, Гермогена, Кутузова, Суворова и тысяч былых верных. Здесь и гвардия, военное дворянство, народ… Слезы офицеров — не сила… Здесь тысячи вооруженных. И ни одна рука не вцепилась в эфес, ни одного крика „не позволим“, ни одна шашка не обнажилась, никто не кинулся вперед, и в армии не нашлось никого, ни одной части, полка, корпуса, который в этот час ринулся бы сломя голову на выручку Царя, России… Было мертвое молчание». [140]
Чего стоили Николаю II эти псковские и могилевские дни, хорошо видно из воспоминаний Юлии Ден, которая была поражена тем, как изменился Император: «Когда мы вошли в красный салон и свет упал на лицо Императора, я вздрогнула. В спальне, где освещение было тусклое, я его не сумела разглядеть, но сейчас увидела, насколько он изменился. Смертельно бледное лицо покрыто множеством морщинок, виски совершенно седые, вокруг глаз синие круги. Он походил на старика». [141]
8 марта 1917 года Николай II, уже лишенный свободы, отбыл из Могилева в Царское Село. Когда Государь сел в поезд, то заметил несколько гимназисток, которые стояли на платформе, пытаясь увидеть Императора. Государь подошел к окну. Заметив Императора, гимназистки заплакали и стали показывать знаками, чтобы Государь им что-нибудь написал. Николай II написал на бумаге свое имя и передал девочкам, которые продолжали стоять на перроне, несмотря на сильный мороз, до самого отправления поезда. [142]