Николай II. Дорога на Голгофу. Свидетельствуя о Христе до смерти...
Шрифт:
В целом физическое здоровье Царской Семьи в Тобольске улучшилось, сказывался здоровый климат. Государь, обладавший железным здоровьем, привыкший к активному, спортивному образу жизни, и в Тобольске продолжал заниматься физическими упражнениями, которые ему заменили пилка и колка дров. С самого приезда Император устроил себе в саду висячий турник. Однако тяжелые моральные страдания за судьбы Родины сказались на внешнем облике Государя: он сильно поседел, лицо еще больше покрылось морщинами.
Государыня также сильно изменилась: она сильно похудела и сделалась «совсем седая», как писала она Вырубовой.
Великие Княжны и Наследник, наоборот, повзрослели и оправились от тяжелой формы кори, которая была у них в Царском Селе. Однако к концу тобольского заточения Великие Княжны заболели легкой
1 апреля состояние мальчика не улучшилось: «Алексей пролежал весь день; боли продолжались, но с большими перерывами».
Татьяна Мельник-Боткина писала: «Вдруг слег Алексей Николаевич. Это было для всех большое несчастье, так как он очень страдал; у него появилось также внутреннее кровоизлияние от ушиба, уже так измучившее его в Спале. Страшно живой и веселый, он постоянно прыгал, скакал и устраивал очень бурные игры. Одна из них — катание вниз по ступенькам лестницы в деревянной лодке на полозьях, другая — какие-то импровизированные качели из бревен. Не знаю, во время которой из них, но Алексей Николаевич ушибся и опять слег». [363]
Пьер Жильяр 2/15 апреля: «Алексей Николаевич очень страдал вчера и сегодня. Это один из его сильных припадков гемофилии». [364]
Приступы продолжались и дальше, с небольшими перерывами. Наследник обессилел, лежал целыми днями в постели. В этот тяжелый для Царской Семьи момент в Тобольск приехал комиссар Яковлев.
Комиссар В. С. Панкратов и охрана Царской Семьи в Тобольске
Охрана заключенной Царской Семьи осуществлялась 330 солдатами и 7 офицерами, отобранными из 1-го, 2-го и 4-го гвардейских полков. Этот отряд назывался Отрядом особого назначения. Позднее, в Екатеринбурге, Дом Ипатьева, где будет заключена Царская Семья и где она примет мученическую смерть, также будет называться Домом особого назначения. Это «совпадение» лишний раз свидетельствует о том, что между Временным правительством и правительством большевиков по отношению к Царской Семье существовали общие цели и задачи.
Многие из солдат охраны имели Георгиевские кресты. [365]Командовал охраной полковник лейб-гвардии Петроградского полка Е. С. Кобылинский. Из его письма комиссару Панкратову мы знаем некоторые фамилии офицеров Отряда особого назначения. Это капитан Аксюта и подпоручик Мундель. [366]
По мистическому стечению обстоятельств, Кобылинский был дальний потомок Андрея Кобылы — предка Романовых. [367]В руках Кобылинского была сосредоточена вся полнота власти, местным властям он не подчинялся, эмиссаров Временного правительства в Тобольске пока еще не было. «Первое время, — пишет следователь Соколов, — приблизительно месяца 11/2, было едва ли не лучшим в заключении Семьи. Жизнь сразу вошла в спокойное, ровное русло». [368]Безусловно, что главной причиной этого спокойствия было отношение к Царской Семье полковника Кобылинского.
Судьба этого человека глубоко трагична. Герой Германской войны, Кобылинский был тяжело ранен под Лодзью, вернулся в строй, был вторично ранен и потерял боеспособность. Волею судьбы Кобылинский оказался в составе караула, несшего охрану арестованной Царской Семьи в Александровском дворце. Тем не менее, несмотря на то что он оказался в позорной для русского офицера роли, тюремщика своего Царя, Кобылинский, по словам следователя Соколова, «в исключительно трудном положении до конца проявил исключительную преданность
Кобылинскому приходилось очень тяжело. С одной стороны, он был проводником политики Временного правительства в отношении Царской Семьи, с другой — командиром все более наглевших солдат, с третьей — человеком, глубоко любившим Царскую Семью. Это последнее и стало тем главным фактором, которое определило всю его дальнейшую жизнь. Кобылинский пресекал хулиганские выходки отдельных солдат, препятствовал «революционным» инициативам прибывших комиссара Панкратова и его помощника Никольского, занимался поисками денег на содержание Царской Семьи, пытался скрасить ее однообразную жизнь в заключении. В тяжелейших условиях Кобылинский сумел до конца сохранить контроль над ситуацией, и можно с уверенностью сказать, что пока Царская Семья была под его охраной, с ней бы не случилось ничего плохого. Все это стоило Кобылинскому огромных моральных усилий. В какой-то момент, после прихода к власти большевиков, перед лицом невероятных трудностей, Кобылинский упал духом и обратился к Государю с просьбой его отпустить. Это случилось после того, как солдатский комитет постановил обязать Николая II, Наследника Цесаревича и всех офицеров снять погоны.
Кобылинский и Матвеев отправляют в Москву следующую телеграмму: «Отряд постановил снять погоны с бывшего императора и бывшего наследника. Просим санкционировать. Председатель Комитета Матвеев, командир отряда Кобылинский». [370]
«Санкция» не заставила себя долго ждать. Через день в «Дом Свободы» приходит ответ из Москвы, подписанный Аванесовым: «Скажите, что бывшие император и наследник находятся на положении арестованных, и постановление отряда снять с них погоны Центральный Исполнительный Комитет находит правильным. Аванесов». [371]
Снятие погон стало тягчайшим оскорблением для Государя. Государь записал в дневнике 8 апреля 1918 года: «Кобылинский показал мне телеграмму из Москвы, в которой подтверждается постановление отрядного комитета о снятии мною и Алексеем погон! Поэтому я решил на прогулки их не надевать, а носить только дома. Этого свинства я им никогда не забуду!» [372]
Кобылинский вспоминал: «Все эти истории были мне тяжелы. Это была не жизнь, а сущий ад. Нервы были натянуты до крайности. (…) Когда солдаты вынесли постановление о снятии нами, офицерами, погон, я не выдержал. Я понял, что больше у меня нет власти, и почувствовал свое полное бессилие. Я пошел в дом и попросил Теглеву доложить Государю, что мне нужно его видеть. Государь принял меня в ее комнате. Я сказал ему: „Ваше Величество, власть ускользает из моих рук. С нас сняли погоны. Я не могу больше Вам быть полезным. Если вы мне разрешите, я хочу уйти. Нервы у меня совершенно растрепались. Я больше не могу“. Государь обнял меня одной рукой. Он сказал мне: „Евгений Степанович, от себя, от жены и детей я Вас прошу остаться. Вы видите, что мы все терпим. Надо и Вам потерпеть“. Потом он обнял меня, и мы поцеловались. Я остался и решил терпеть». [373]
Кобылинский был по-настоящему предан Царю и претерпел моральные, а потом и физические муки за эту верность. «Что он выносит от них, — говорил один старый солдат из охраны, знавший Кобылинского до революции, — как с ним обращаются, ругают прямо, а он терпит». [374]
«Я отдал Царю самое дорогое, что было у меня — свою честь», — скажет позже полковник Кобылинский.
Но именно ему, Кобылинскому, как мы увидим ниже, было суждено, будучи обманутым, передать его в руки большевиков. После убийства Царской Семьи Кобылинский оказался отвергнут белогвардейским офицерством. Примечательно, что так называемое «белое воинство», состоявшее в основном из антимонархически настроенных людей и возглавляемое февральскими заговорщиками, не могло «простить» Кобылинскому «предательство» Царя! После разгрома белые не дали Кобылинскому возможности уехать за границу и он остался в Советской России. Тем не менее в 1920 году ему удалось уехать в Китай. В 1927 году его обманом выманили в СССР, где он был схвачен ГПУ и после истязаний расстрелян.