Николай II. Святой или кровавый?
Шрифт:
В ночь на 9 января Владимир Александрович отдал распоряжение остановить шествие военной силой. Говорили о каких-то «революционных провокациях» – но ведь царя в городе не было, он так и сидел в Царском Селе. Чего боялся великий князь? Что в респектабельном центре витрины побьют?
Как бы то ни было, останавливать шествие было слишком поздно, и произошло то, что произошло.
О расстреле демонстрации существует множество воспоминаний. Мы приведем лишь несколько отрывков из рассказа великого русского писателя Максима Горького, который волею судьбы стал очевидцем этой бойни:
«Толпу
Странно было видеть равнодушие солдат; серой полосою своих тел заграждая вход на мост, они, только что убив, искалечив десятки людей, качались, притоптывая ногами, как будто танцуя, и, держа ружья к ноге, смотрели, как драгуны рубят, с таким же вниманием, как, вероятно, смотрели бы на ледоход или на фокусы наездников в цирке.
Потом я очутился на Полицейском мосту, тут небольшая толпа слушала истерические возгласы кудрявого студента, он стоял на перилах моста, держась одною рукой за что-то и широко размахивая сжатым кулаком другой. Десяток драгун явился как-то незаметно, поразительно быстро раздавил, разбил людей, а один конник, подскакав к студенту, ткнул его шашкой в живот, а когда студент согнулся, ударом по голове сбросил за перила, на лед Мойки…
Мы подошли к Александровскому скверу в ту минуту, когда горнист трубил боевой сигнал, и тотчас же солдаты, преграждавшие выход к Зимнему дворцу, начали стрелять в густую, плотную толпу. С каждым залпом люди падали кучами, некоторые – головой вперед, как будто в ноги кланяясь убийцам. Крепко въелись в память бессильные взмахи рук падавших людей…
Близко от солдат, среди неподвижных тел, полз на четвереньках какой-то подросток, рыжеусый офицер не спеша подошел к нему и ударил шашкой, подросток припал к земле, вытянулся, и от его головы растеклось красное сияние.
Толпа закружила нас и понесла на Невский… Я попал на Певческий мост, он был совершенно забит массой людей, бежавших по левой набережной Мойки, в направлении к Марсову полю, откуда встречу густо лилась другая толпа. С Дворцовой площади по мосту стреляли, а по набережной гнал людей отряд драгун. Когда он втиснулся на мост, безоружные люди со свистом и ревом стиснули его, и один за другим всадники, сорванные с лошадей, исчезли в черном месиве. У дома, где умер Пушкин, маленькая барышня пыталась приклеить отрубленный кусок своей щеки, он висел на полоске кожи, из щеки обильно лилась кровь, барышня, всхлипывая, шевелила красными пальцами и спрашивала бегущих мимо ее:
– Нет ли у вас чистого платка?
Чернобородый рабочий, по-видимому, металлист, темными руками приподнял ее, как ребенка,
– Неси в Петропавловскую больницу, всего ближе…
…Дома медленно ходил по комнате Савва, сунув руки в карманы, серый, похудевший, глаза у него провалились в темные ямы глазниц, круглое лицо татарина странно обострилось.
– Царь – болван, – грубо и брюзгливо говорил он. – Он позабыл, что люди, которых с его согласия расстреливали сегодня, полтора года тому назад стояли на коленях пред его дворцом и пели „Боже, царя храни…“
– Не те люди…
Он упрямо тряхнул головой:
– Те же самые русские люди. Стоило ему сегодня выйти на балкон и сказать толпе несколько ласковых слов, дать ей два, три обещания, – исполнить их не обязательно, – и эти люди снова пропели бы ему „Боже, царя храни“. <…>
Он сел рядом со мною и, похлопывая себя по колену ладонью, сказал:
– Революция обеспечена! Года пропаганды не дали бы того, что достигнуто в один день…»61.
То же самое накануне Кровавого воскресенья говорил Гапон: «Пойдем к царю, и уж если царь не выслушает – то нет у нас больше царя, и мы тогда крикнем: „Долой царя!..“».
В общем, очередной дядя в очередной раз очень крупно подвел монарха. Защитники Николая стараются обелить царя, доказывая, что он «не знал», что его чуть ли не обманом вывезли в Царское Село, уговорили, убедили, напугали… И сами не видят нынешние монархисты, кем изображают своего обожаемого императора. Что это за «хозяин земли русской», который не знает, что творится в его собственной столице и боится рискнуть, выйдя к народу на балкон дворца?
Вечером 9 января Николай записал в своем дневнике: «Тяжелый день. В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных частях города; было много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело! Мама приехала к нам из города прямо к обедне. Завтракали со всеми. Гулял с Мишей. Мама осталась у нас на ночь»62.
Такова его интерпретация событий. Рабочие были убиты за то, что посмели пойти к Зимнему дворцу. Пустому.
Для сравнения: тезка последнего русского императора, Николай Первый, во время восстания декабристов спокойно, ничего не боясь, ездил по улицам. В страшные дни холерных бунтов на Сенной площади, стоя в экипаже, успокаивал толпу. Люди в России были воспитаны на этих примерах, и царь, отсиживавшийся в загородном дворце, когда его народ убивают на улицах, означал одно: в России больше нет царя.
Положение еще можно было исправить, если бы его «больно и тяжело» воплотилось хоть в какие-то действия, если бы на следующий день было проведено следствие и сделаны хоть какие-то выводы. Но… как можно даже подумать о том, чтобы пойти против дяди?!
(Владимир Александрович, правда, все же лишился своего поста, и даже в том же 1905 году, но не за трупы на улицах Петербурга, а за то, что его сын вступил в брак с разведенной женщиной. Это было куда более тяжким преступлением, чем расстрел пары сотен представителей столь любимого царской четой народа.)