Николай II
Шрифт:
Но, конечно, основное внимание уделял ей цесаревич Александр Александрович, находившийся рядом каждую свободную минуту. Он многое показывал и объяснял. В первые же дни отвез невесту в Петропавловскую крепость, в Петропавловский собор, на могилу Никса. Молча стояли рядом со слезами на глазах. Рассказал о других родственниках, покоившихся рядом: дедушке императоре Николае I, бабушке императрице Александре Федоровне, старшей сестре Александре («Лине»), умершей в семилетнем возрасте в 1849 году.
Дагмар были внове величественность и богатство, окружавшие царскую семью. Бессчетное количество прислуги, готовой удовлетворить любое желание, строгие придворные ритуалы, множество сопутствующих лиц при любых выходах и проездах императора и его близких, роскошная сервировка стола и изысканные яства на царских трапезах.
В России Дагмар пришлось меняться. Нельзя было задавать лишних вопросов, предосудительным считалось более мгновения смотреть на кого-либо, начинать самой разговор с царем и царицей, надевать туалеты по собственному усмотрению, без предварительного согласования с гофмейстериной. Здесь немыслимо было выбежать после дождя в парк и босиком пробежать по теплым лужам, или, заскочив перед обедом в столовую, утащить со стола тартинку, или пойти одной на конюшню и кормить лошадей, или, без напыщенных придворных, посидеть в одиночестве с книгой в парке. Иногда правила приличия озадачивали. С некоторым удивлением, например, узнала, что увлекательные романы француженки Жорж Санд, которые она читала с большим интересом, в России хоть и не были запрещены, но считались почти вульгарными. И многое другое ей надо было открывать, узнавать и осваивать без предубеждения в этой странной, своеобразной стране, в которую она прибыла навсегда. Природная чуткость, доброжелательность и воспитанность помогли ей справиться с новой ролью. Многое удивляло на первых порах, но она не показывала вида и никогда не ставила неловких вопросов.
Принцесса Дагмар приехала в Россию уже влюбленной в русского престолонаследника и чувствовала, что и он к ней питает большое чувство. Нельзя было не заметить, как он волнуется, когда остаются одни, с какой нежностью смотрит, как трепещет при поцелуе. Она старалась не разочаровать своего жениха. Не отличаясь яркой природной красотой, принцесса покоряла добротой, искренностью, какой-то чарующей женственностью, что на такого открытого человека, как цесаревич Александр, производило самое благоприятное впечатление. Дочь датского короля была удивительно элегантной на вечерах, балах, царских охотах. Когда впервые, в том сентябре 1866 года, присутствовала на царской охоте в окрестностях Царского Села, сумела произвести должный эффект. В облегающей ее еще совсем девичий стан амазонке, в маленькой, под стать наезднице шляпке, на рысистой лошади со стеком в руке Дагмар выглядела великолепно и невольно выделялась из группы дам, сопровождавших охотников-мужчин. Александр был очарован, и даже образ его кузины и подруги, принцессы Евгении Лейхтенбергской («Эжени»), слывшей первой красавицей династии, сильно поблек рядом с «его Минни».
Александр Александрович видел ее раньше на праздниках в копенгагенских дворцах, но был приятно удивлен, что и в России, в мало знакомой еще обстановке, невеста вела себя так же непринужденно. При этом ни на секунду не выходила за рамки принятого этикета, что говорило об уме и воспитанности. На первом своем балу в Царском веселилась от души; танцевала и танцевала. Жених исполнил с ней мазурку, но на большее духу не хватило. Она же, почти без перерыва, два часа не останавливалась. Партнеров было более чем достаточно, так как каждому молодому великому князю и члену императорской фамилии (не говоря уже о чинах двора) хотелось исполнить тур с будущей цесаревной.
Дагмар всю жизнь любила блеск огней, звуки музыки, калейдоскоп туалетов, лиц, настроений. Она обожала балы. И всегда чувствовала себя легко и свободно в водовороте веселой суеты. Став женой, матерью, а затем — императрицей, не изменила этой своей привязанности.
Чем ближе узнавал принцессу Александр, чем больше с ней общался, тем сильнее и удивительней были впечатления. В один из дней он сидел у нее, они мирно беседовали, и вдруг будущая цесаревна совершенно неожиданно встала, оперлась руками на два кресла и совершила переворот через голову. Жених был потрясен, и потом они вдвоем хохотали от души. Он знал, что Дагмар каждое утро делает гимнастику, что она ежедневно тренируется, обливается холодной водой, но что она способна на нечто подобное — даже не подозревал. Цесаревич видел выступление акробатов в цирке, а теперь выяснилось, что и его будущая жена способна выделывать «подобные кренделя». При этом Дагмар сказала, что не очень хорошо себя чувствовала, так как грустила после полученных из Дании писем и к тому же целый день мучилась желудком. Но внешне это было совсем незаметно. Она была такая шаловливая, такая непосредственная, и это тоже вызывало симпатию. Она и потом много раз, к вящей радости мужа, будет делать при нем «колесо», и эти «забавные манипуляции» прекратятся лишь в зрелых летах.
По своему темпераменту они были довольно разные люди, но это различие не отдаляло друг от друга, а — сближало. Принцесса была благодарна жениху, такому большому, милому, доброму. Ей нравилось, как он улыбался, как он курил свои любимые сигары, как гордо восседал на лошади; нравилась его молчаливая сосредоточенность, серьезная основательность. У него была своя лодка, и когда ей перевели, что она называется «Увалень», она не могла не рассмеяться. Увалень, ее увалень… И не было сомнений, что цесаревич защитит ее, слабую иностранку, от всех жизненных неурядиц, от злых, нехороших людей. Рядом с ним было надежно и спокойно.
Во всем же остальном существовало полное взаимопонимание. Они начали играть дуэтом: он — на корнете, она — на фортепьяно. Незатейливые, веселые мелодии Штрауса и Оффенбаха у них стали получаться сразу. Вместе рисовали. Дагмар уже неплохо владела карандашом и пером, а ее излюбленной темой были морские пейзажи. Она выросла у моря, и водная стихия никогда не оставляла ее равнодушной. Каждый день Дагмар приходилось по нескольку часов заниматься. Нормам православия ее обучал священник Иван (Иоанн) Леонтьевич Янышев (позднее он станет духовником царской семьи), помогал и Александр. Она ему вслух читала по-русски молитвы, и цесаревич удивлялся, как хорошо и быстро она выучилась. Службу миропомазания несколько раз повторили, а затем показали императрице. Мария Александровна была удовлетворена и в маленькой домовой церкви учила будущую невестку, как надо подходить к образам и как делать поклоны. Все получалось неплохо.
В среду, 12 октября 1866 года, наступил день миропомазания. Церемония происходила в Зимнем дворце. Около 11 часов из царских апартаментов по залам дворца тронулась торжественная процессия. Виновница торжества была в простом белом платье и впервые — без всяких украшений. Она была сосредоточенна. Вошли в Большую дворцовую церковь. Молитва прочитана безукоризненно. Свидетельницей по чину миропомазания была сама императрица, которая подводила будущую жену сына к иконам и святому причастию.
В России появилась новая благоверная великая княгиня Мария Федоровна. Затем отслужили обедню. Вся процедура заняла не более полутора часов. В этот день была перевернута последняя страница в книге о датской принцессе Дагмар. Начиналась совсем другая жизнь. Еще давно, когда впервые возникли предположения о переходе в православие, она получила заверение императора Александра II, что в России будет сохранено ее первое имя — Мария. Все исполнилось, как хотела, и она была благодарна.