Николай Кровавый. Трилогия

Аббакумов Игорь Николаевич

Этими мыслями я поделился с обер-прокурором Синода Победоносцевым. В итоге вышел скандал. Да ещё какой!

Правда, сперва всё было пристойно. Я принял Константина Петровича в домашней обстановке. Среди моих придворных подобный приём считался знаком наивысщего благоволения. На самом деле, я предпочитал обсуждать наиболее важные вопросы в такой именно обстановке, чтобы мой собеседник имел возможность чувствовать себя непринуждённо и не стеснялся говорить о наболевшем. И если в отношении таких людей как Степан Осипович Макаров или Дмитрий Иванович Менделеев, такая манера обсуждения дел себя оправдывала, то с Победоносцевым это не прокатило. Будучи человеком осторожным и скрытным, он не повёлся на этот приём. Не помогло и то, что вместе с нами за столом сидела Аликс.

Видя, что никакой

непринужденности с его стороны не дождаться, я плюнул на всё и приступил непосредственно к делу. Я поделился с ним планами создания христианского "жёлтого пояса" на китайском берегу Амура, а в перспективе и вдоль Уссури. В числе прочих мероприятий, способствующих осуществлению этого замысла, следовало осуществить назначения подходящих для такой работы церковных иерархов. Выслушав меня, Константин Петрович заявил, что лучшим образом для такой работы подойдут члены православной миссии в Китае, которые давно уже там работают. Они знают страну, языки и обычаи местного населения и обладают значительным опытом миссионерской деятельности.

— Нет, Константин Петрович, этим людям я не доверю такую важную работу. Причина тому простая: в сложной и опасной обстановке, они бросили поверивших им людей и вместо того, чтобы спасать общину, стали спасать свои и только свои жизни. И вообще, это возмутительно! Из всех сотрудников православной миссии, лишь один отец Митрофан Цзы и супруга его Татиана, вели себя так, как и полагается наставникам.

При упоминании имен этих людей, глаза моей супруги подозрительно заблестели. Как и большинство уроженцев Германии, она была весьма сентиментальна. Рассказанная мной история исхода китайских христиан из Чжили в Северную Маньчжурия, её растрогала до слёз. Было с чего растрогаться, если вникнуть в ту обстановку, что сложилась в Северном Китае к началу погромов.

В отличии от ихэтуаней, местные христиане не обладали собственной военной организацией и как правило были людьми мирных профессий. Некоторым исключением были потомки албазинцев. Но и те не обладали нужными для защиты собственной жизни качествами. Ничего кроме лютой смерти бедняги не ожидали. Правда, сохранить жизнь себе и близким можно было через отречение от христианской веры. Но это для неофитов было неприемлемо. Не видел выхода из ловушки и сам отец Митрофан, а потому о спасении жизни никто не думал. Сам отец Митрофан на роль лидера никак не подходил. Что там с ним произошло, мне неизвестно, но ещё задолго до бунта, сотрудники миссии сочли, что их собрат повредился в уме и потому не годится для того, чтобы вести службу. В общем, отстранили его от исполнения своих непосредственных обязанностей.

Свихнулся он на самом деле, или просто не ужился в тамошнем кубле, но в решающий момент, он вместо того, чтобы спасать собственную шкуру, решил спасти души верующих. Каким образом? Самым простым. Какой бы веры или учения не придерживался человек, любая из них учит его главному: как нужно жить и как следует умирать. Не все верующие хорошо усваивают эти уроки, но отец Митрофан их усвоил на "отлично". Собрав вместе испуганных людей, он сумел их настроить должным образом. Не знаю, что он говорил собравшимся вокруг него, но люди повели себя достойно. То что нет возможности защитить себя приняв бой, вовсе не означало, что нужно унижаться, вымаливая пощаду у жестоких врагов. Это сумели осознать все. А осознав, решили уйти на небеса, читая последнюю в своей жизни молитву. По мне, так ничем не хуже пения "Варяга". Своё презрение к смерти и несущим её убийцам, можно выразить и так.

Но в отличии от моего времени, расправы не произошло. Обнаружив, что христиане вместо того, чтобы разбегаться кто куда, собираются воедино, ихэтуани начали осторожничать и не напали сразу. Именно эта нерешительность и спасла бедняг. Пока повстанцы выясняли обстановку, пришла помощь, которую никто не ждал — к Пекину прорвался Селенгинский бурят-монгольский конный полк, который вёл сам Дансаранов.

С этого момента и начался исход на север. Кстати, ушли не только православные христиане. Спасая жизни, к ним присоединились представители и других христианских учений. По мере продвижения на север, к ним ежедневно присоединялись новые люди. Колонна беженцев

сильно разрослась. Вышло из Пекина около тысячи человек, а к Амуру довели несколько десятков тысяч беженцев. Легким этот путь не был. Частенько приходилось пробиваться с боями. Сил одного полка для защиты такого количества людей было недостаточно. А число преследователей только росло. Видя это, Дансаранов вызвал ещё два конных полка: Баргутский и Чахарский. Этого тоже оказалось мало. Соплеменники войскового старшины по своим боевым качествам конечно превосходили китайцев. Выдержкой, выносливостью, храбростью и дисциплиной. Но и этого было мало для успеха. Пришлось применить принцип: "спасение утопающих — дело рук самих утопающих". На этом поприще хорошо потрудился сам отец Митрофан. Видя, что защитникам их везде не поспеть, он двинул в массы лозунг: "продай одежды — купи меч!" Красноречие его даром не пропало. Из вооруженных чем попало беженцев, с помощью наших военных советников было сформировано шесть пеших батальонов, позже названные Албазинскими. Настоящих албазинцев в этом таборе было не более сотни человек. В большинстве своём они состояли из тех, в ком проснулась воля к сопротивлению. И это были не одни мужчины. Среди добровольцев хватало женщин и даже детей. Настоящую воинскую силу они из себя не представляли, но бесполезными тоже не были. Так или иначе, но к берегам Амура вышли не жалкие беженцы, а вполне организованное Албазинское православное войско. Именно такое название и фигурировало в сводках нашей военной миссии в Маньчжурии и докладе командующего Приамурского военного округа.

Расселить этих людей проблемы не составило. Свободных земель вдоль Амура хватало. Средства на обзаведение хозяйством тоже нашлись. Оставалось только сохранить стихийно сложившуюся организацию и извлечь из этого пользу для России. А польза могла быть огромная. Со старой жизнью люди порвали. Соплеменники ничего кроме неприязни у них не вызывали. Организуй и настрой их соответствующим образом и мы получим верного союзника в тех краях. Так мыслилось мне. Но именно в этом у меня и возникли разногласия с Победоносцевым.

Возражать против необходимости иметь плацдарм на правом берегу Амура он не стал. Но по кадровому вопросу между нами возникли разногласия. Победоносцев, ссылаясь на дефицит подготовленных для такой работы людей, настаивал на том. чтобы новоалбазинцами продолжали заниматься члены православной миссии в Китае.

— Константин Петрович, я с этим никогда не соглашусь. Новоалбазинцев ждут непростые времена. Бросить на произвол судьбы людей, делом доказавшим свою веру, я как христианин, не смогу. Но не смогу я и доверить их тем, кто повел себя как трус, дезертировав с доверенного ему поста.

— Но ваше императорское величество, — начал возражать Победоносцев, — что они могли в той ситуации сделать? Кому принесла бы пользу их гибель?

Вот это фокус! Теперь понятно, откуда гниль завелась! Я конечно атеист и верующим только притворяюсь. Но и шутить с такими вещами не намерен. Что есть миссионер? Прежде всего, это человек, готовый и умеющий действовать в самой сложной обстановке. По идее, кому попало столь трудную и опасную работу не доверяют. По ним судят о самой церкви и вере. И требования к моральному облику миссионера намного строже, чем к рядовому священнослужителю. Именно так я и думал. Но оказывается, я думал неправильно! Оказывается, бросить паству на произвол судьбы и спасать свою шкуру, с точки зрения наших церковных боссов позволительно!

— Господин обер-прокурор, — вмешалась в разговор Аликс, — насколько я помню, Святейший Синод отказался осудить тот грех, что распространился среди офицеров Преображенского полка. Вы даже при мне говорили моему супругу про опасность такого действия. Так вот, каковыми грешниками не были преображенские гвардейцы, но я не могу себе представить того, чтобы офицер в опасной ситуации бросил доверенное ему дело и удрал прочь, спасая свою жизнь. Но даже если бы такой нашелся, его немедленно казнят товарищи по полку. И это люди, подверженные содомскому греху, но не забывшие, что такое честь. Но с кем сравнить нам грешников из Пекинской миссии? Они показали себя в деле намного хуже содомитов. Оставить такой грех без наказания — бесчестить нашу веру.