Николай Крылов
Шрифт:
Уже имея за спиной десант в Керчи, Манштейн для окончательного прорыва к Северной бухте к 28 декабря сосредоточил на нескольких километрах прорыва четыре дивизии, решив пробиться по трупам своих солдат.
Все резервы обороны были исчерпаны к концу дня 28 декабря, фронт в районе станции Мекензиевы горы перестал быть сплошным.
29 декабря казалось, что фронт будет прорван. 30 декабря ожидался кризис. Командарм мобилизовал все силы, на рассвете, исчерпав все возможности с перегруппировкой, уехал на линию обороны.
Тогда Черноморский флот выставил
Громоподобные залпы орудий линкора разнеслись по всему фронту, приглушая канонаду всех иных орудий.
Никто не подсчитывал немецких потерь от его больших калибров ни в живой силе, ни в боевой технике. О потерях от такого класса огня обычно сообщают: «пропал без вести». Танки от прямого попадания превращались в обрывки железа, а от близкого разрыва снаряда их переворачивало.
Чуть позже в Северную бухту вошел новейший крейсер «Молотов» и произвел огневой налет по скоплению немецкой пехоты. Корпосты точно наводили уничтожающий огонь больших калибров. Немцы попытались ответить дальнобойными батареями, но линкор заставил их замолчать.
7
Чем же был занят в эти дни Крылов, как выделить его роль, когда все, все командиры и рядовые, все подразделения, все участки обороны от мала до велика напряглись в титаническом усилии выстоять?
30 декабря он думал о предстоящих боях. Линкор и крейсер вынуждены были уйти, ибо прояснялось. Живой силы, способной остановить лихорадочный, почти бессознательный, вне всякого разума, натиск немцев, в распоряжении штаба Приморской армии уже не было.
Острие клина сузилось с девяти километров до трех. В эту бездонную воронку смерти Манштейн, не колеблясь, вливал новые и новые жертвы, которую при таком своем подходе, не дрогнув, мог завалить трупами своих солдат и пройти, невзирая ни на что. Такой немецкой силе нужно было поставить огневой заслон.
Крылов пригласил к себе в «кубрик» начарта Рыжи. Предстояло принять рискованное решение, суть которого состояла в опоре на «идею», а не на реальную силу.
– Николай Кирьякович, – сказал Крылов. – Завтра, если продлится штурм, а он продлится, и я в этом уверен, наша последняя надежда на артиллерию. Вчера нас поддержал линкор, и все же они продвинулись. Пройти им осталось два километра до Северной бухты… Манштейн в безвыходном положении: или ему прекратить штурм и тем признать свое поражение, расписаться в беспомощности, признать все потери напрасными, или продвигаться к бухте по трупам своих солдат… Если не сегодня и не завтра, то должен же он снять войска под Керчь… Если штурм, то он будет отчаянным и именно в районе Северной бухты.
Рыжи пояснять дальнейшее было не нужно.
– Корректировочные посты отмечали передвижение войск и батарей к Мекензиевым горам… – заметил он в ответ.
– Все данные всех видов разведки подтверждают, что удар будет только там… – продолжил Крылов. – Нам предстоит рассчитать, Николай Кирьякович, что мы можем снять с других участков фронта… Но уж если готовить им встречу, то чтобы сразу и начисто прекратить их наступление…
– Вы мне, Николай Иванович, скажите, что нужно? Какая плотность огня?
– Наибольшая из возможных… Всю артиллерию мы просто не сможем перебросить за ночь.
Рыжи подвинул к себе листок бумаги и несколько минут молча вел подсчеты. Поднял голову. Глаза его озорно поблескивали.
– Восемьдесят стволов на километр прорыва – хорошо?
– Двести сорок стволов? – подытожил вопросом Крылов.
– Вполне реально… На рассвете все будет на месте… Как решит командарм.
– Решит! – заверил Крылов. – Он умеет принимать острые решения… Получив такой новогодний гостинец, Манштейн не успеет перегруппировать войска. Я уверен, что он идет на таран, и это единственное, что он может сделать, имея за спиной керченские дела…
– А мы постараемся и не очень-то оголять другие участки. В этом деле особая роль за корректировщиками… У нас еще сохранились корпосты на территории, захваченной немцами.
Командарм согласился с предложением начальника штаба, утверждая схему огня и расход боеприпасов, сказал:
– Нашим артиллеристам предстоит решить самую ответственную задачу из всех, какие им до сих пор выпадали. Прошу вас, Николай Кирьякович, объяснить это через командиров артчастей всему личному составу.
Направление главного удара противника прикрывали полки 95-й и 345-й дивизий, бригада Потапова, чапаевцы…
Работники штаба и политотдела армии разъехались по частям.
В шесть часов утра еще было темно. Изредка со стороны противника постреливали минометы.
Диктор Московского радио читал передовую «Правды». И вдруг, как обращение к севастопольцам: «Несокрушимой стеной стоит Севастополь, этот страж Советской Родины на Черном море… Беззаветная отвага его защитников, их железная решимость и стойкость явились той несокрушимой стеной, о которую разбились бесчисленные яростные вражеские атаки. Привет славным защитникам Севастополя! Родина знает ваши подвиги, Родина ценит их, Родина никогда их не забудет!»
В декабре 1941 рода Н. И. Крылову было присвоено воинское звание генерал-майора.
На этот раз, едва забрезжил рассвет, над всем севастопольским плацдармом раскатился гром канонады. Артиллерийские полки всех четырех секторов, береговые батареи, и южные и северные, корабли из бухт, три четверти всех артиллерийских средств открыли огонь по исходным позициям противника в трехкилометровой полосе их оконечности «клина».
Немцы попытались подавить ответным огнем некоторые севастопольские батареи, но их заставили тут же замолчать.