НИКОЛАЙ НЕГОДНИК
Шрифт:
– Почто грустишь, княже?
– появившийся на пороге архиерей был бодр и весел. От его могучего голоса дрогнули стекла в окнах, а в налитом до краев ковше пробежала мелкая рябь.
– Уныние - грех.
– Садись!
– Юрий Всеволодович сам опустился на лавку и подвинул Савве тяжелую посудину.
– Будешь?
– Господь с тобой, - перекрестился тот.
– Что я, немец какой? И так в прошлом годе трижды нетрезв был, да и в этом уже один раз.
– Нешто в будний день хмельного предложу?
–
– Квас это черемуховый.
– Тогда буду, - архиерей уселся напротив и протянул руку.
– Давай.
Савва приложился надолго, отчего борода его, скрывающая след давнего сабельного удара, задвигалась в такт глоткам. Сразу видно - наш человек. Прежний-то пастырь, ставленый Владиславльским митрополитом, был из греков и квас не жаловал, а наливался ежеутренне романеей да ренскими винами. Не мудрено при такой жизни упасть с колокольни, умудрившись перед тем перерезать себе горло, изображая архангела с пылающим мечом. Вот и наказал Господь за богохульство.
– Так чего грустишь-то?
– Переспросил архиерей, переводя дыхание.
– Посольство еще неделю назад должно было вернуться, - пояснил князь.
– Из Татинца, черти бы его побрали.
– А зачем?
– Зачем вернуться, или зачем побрали?
– Не о том спрашиваю. На кой ляд Николаю Васильевичу с нами связываться? Ему вроде и своих забот хватает.
– Уже и по имени отчеству величаешь? Недавно лишь самозванцем называл.
– Ну и что?
– Савва поставил на стол пустой ковш и вытер губы рукавом.
– В сем грехе перед Господом я покаялся. Власть, она от Бога, а князь татинский это силой подтвердил. Сам же небось не квасу испить его зовешь.
– У меня политика.
– Мне-то уж не ври, - укорил архиерей.
– Знаю твою политику.
– Знаешь, - согласился Юрий Всеволодович.
– И чего тогда перечишь?
Савва только руками развел. Всем хорош славельский князь, да вот есть у него мечта многолетняя - досадить родичам нелюбимым, из-за которых и покинул стольный Владиславль, забравшись в здешнюю глухомань. Это сейчас в Славеле хорошо, и как говорят проклятые латынцы, цивильно, а во времена былые медведи не только по улицам ходили, но и горшки с кашей из печей воровали.
Но за многие годы княжество окрепло, прибавило земель, и разбогатело до такой степени, что родственники перестали досаждать грабежами приграничных деревушек. Но не оттого что опасались, а просто не хотели разорять то, чего считали почти уже своим по лествичному праву. Юрий Всеволодович, по обыкновению своему, и послал бы племянников в кощееву задницу, только это ничего не меняло. Сыновей ему Господь не дал, а единственная дочь, отданная в Гледен за тамошнего князя, погибла вместе с мужем при нападении на город булгар.
– Не хочешь отдавать?
– Не хочу. Вот им, бляжьим детям!
– князь Юрий повернулся и ткнул кукишем точно на закат.
– Их там осьмнадцать рыл, и все с большими ложками к моему столу.
– Не поминай черта!
– повысил голос архиерей и грохнул кулаком, случайно расплющив серебряный ковшик.
– Хотя бы при мне не поминай. Тьфу, ввел во искушение.
– Да я…
– Ладно, -отмахнулся Савва.
– То для порядку сказано. Грех это малый, а если к пользе Земли Русской, то вроде как и не грех вовсе.
– А покойный отец Павлин говорил…, - попробовал усомниться князь.
– Да чего он знал, окромя содомии, тот грек немытый? Настоящий черт, если честно сказать, нечистым не является, и направленный умелой рукой, естественно с молитвой, пользу может принести немалую. От пьянства кого отвадить, или с колокольни сбросить… Э-э-э… В смысле, если звонарь приболел, то и к обедне прозвонят.
– И не помрут тут же в корчах?
– С чего бы это? Чай не бесы какие, и к диаволову семени отношения не имеют. Ты же домовых демонами не зовешь? А что с хвостом, так и не с такими изъянами живут. У боярина Вечкана жену видел?
– Что, и у нее хвост?
– поразился Юрий Всеволодович.
– Ну, так далеко я не заглядывал, - улыбнулся Савва.
– К тому веду, что у чертей нрав помягче будет.
Князь усмехнулся в ответ:
– Так вот почему он так в Татинец с посольством рвался.
– И ты его отпустил?
– Да уже и вернуться должен. А что не так?
Архиерей долго молчал, пытаясь расправить злополучную посудину, а потом задумчиво произнес:
– Не нравится он мне.
– И правильно, не баба же…
– Не о том говорю. Мутный какой-то твой боярин.
– Может пьет тайком?
– предположил князь. И тут же себе возразил: - Это вряд ли, уж больно бережлив и за лишнюю куну удавится.
– Вот, - Савва качнул головой, - скупердяй известный, а двоих франконских рыцарей с оруженосцами с самой зимы кормит-поит, да привечает.
– Это от Папы Римского которые приехали? А вроде трое было…
– Угу, было. Ты почто их в Татинец послал?
– Я?
– искренне удивился Юрий Всеволодович.
– И не думал, я их в другое место посылал. Может перепутали второпях?
Архиерей хорошо помнил, как долго и безуспешно франконы пытались добиться приема. Но князь все отказывал, ссылаясь на то, что гордый, но слишком уж смрадный рыцарский дух вызывает у него воспаление в железах и разлитие черной желчи. Рыцари продолжали настаивать на личной встрече, но мыться перед тем отказывались, им де в доспехах в бане слишком жарко будет. И в один прекрасный момент своего добились - князь Юрий вышел на крыльцо самолично, и пояснил причины своего отказа громко и подробно. Неизвестно, поняли ли посланцы Григория Пятого правильно, но только в тот же день уехали все шестеро, считая оруженосцев. А вернулись вчетвером, имея в поводу лишнего коня, груженного помятыми латами.