Николай Островский
Шрифт:
В. И. Ленин в статье «Великий почин» (О героизме рабочих в тылу. По поводу «коммунистических субботников») писал:
«Это — начало переворота, более трудного более существенного, более коренного, более решающего, чем свержение буржуазии, ибо это — победа над собственной косностью, распущенностью, мелкобуржуазным эгоизмом, над этими привычками, которые проклятый капитализм оставил в наследство рабочему и крестьянину» [23] .
Он подчеркивал, что:
«Коммунизм начинается там, где появляется самоотверженная, преодолевающая тяжелый труд забота рядовых рабочих об увеличении производительности труда, об охране каждого пуда
23
В. И. Ленин. Сочинения, изд. 3, т. XXIV, стр. 329.
24
В. И. Ленин. Сочинения, изд. 3, т. XXIV, стр. 342.
Именно таким сознательным, самоотверженным бойцом был Островский и на фронте труда.
В 1921 году Киевский губком комсомола направил его в Главные мастерские Юго-западной железной дороги. Там он работал помощником электромонтера и одновременно секретарем комсомольской ячейки.
«Звезда с буденовки снята, но мозг не разоружился, — таким рисует Островского познакомившийся с ним в тот период П. Н. Новиков. — Еще зловеще сияет шрам над правым глазом. Еще весь человек во власти недавних боев… Говорит… и в голосе жесткие, жесткие нотки. Хмурятся темные брови, и откуда-то исподлобья идет взгляд. Но вот вспомнилось веселое — и лица не узнать: оно посветлело в смехе, в глазах — светлячки» [25] .
25
Из воспоминаний П. Н. Новикова. Архив Московского музея Н. Островского.
Смуглый, худощавый, очень подвижной и энергичный юноша, чаще всего в косоворотке и кепке, немного сдвинутой набок, он прекрасно справлялся и со своей основной производственной работой и с общественными комсомольскими обязанностями.
Николай Островский являлся истинным вожаком молодежи.
«Был он не старше нас годами, но участие в гражданской войне, ранение создали ему авторитет, — вспоминает один из его молодых соратников. — И, кроме того, он был свойский парень и чуткий товарищ. Его очень любили, но и побаивались, потому что он никому не спускал промаха в работе, нетоварищеского поступка, разгильдяйства» [26] .
26
Из воспоминаний М. Н. Скворцова. Архив Сочинского музея Н. Островского.
Из небольшой разрозненной группки комсомольцев он создал большую дружную комсомольскую организацию.
Его веселая энергия объединяла молодежь, сверстники окружали его, комсомольская ячейка быстро росла. Островского знали не только в цехах. Он интересовался тем, как живут и учатся «фабзайчата». Часто приходил в школу ФЗУ, читал с ребятами газеты, разъяснял прочитанное, — это была естественная потребность прирожденного пропагандиста. Плоды этой пропагандистской работы были очевидны: в 1921 году все ученики школы ФЗУ стали комсомольцами.
Молодежь была вместе в труде и в отдыхе. Выпускали стенную газету, разучивали песни, готовили спектакли. Популярная в свое время комсомольская песня «Наш паровоз, вперед лети!» была создана в киевских железнодорожных мастерских в то время, когда там работал
Силами комсомольцев выпускались газеты «Червоний буфер» и цеховые «Пилка» и «Молоток». Немало заметок в них было написано Островским. С радостью рассказывал он о достижениях, беспощадно обрушивался на все недостатки в работе мастерских, клеймил бездельников, срывщиков, воодушевлял молодежь на борьбу за выполнение производственного плана.
Островский стремился сочетать работу с учебой. Он поступил на электромеханическое отделение электротехнической школы и занимался там по вечерам.
Но, кроме работы в цехе, было еще очень много комсомольских дел. Через несколько месяцев после поступления в школу учебу пришлось прервать.
Осенью 1921 года Киевский губком комсомола послал 800 комсомольцев на трудную стройку. Киев остро нуждался в топливе. Город замерзал. Не было ни нефти, ни угля. Останавливались фабрики и заводы. Стыли в пути паровозы. Люди спали в шубах, шинелях, валенках. Дрова заготавливались в дальнем лесу, а вывезти их оттуда было трудно. Нужно было в кратчайший срок построить узкоколейку от места лесозаготовок до пригородной станции Боярка.
Островский, как секретарь комсомольской ячейки, горячо призывал молодежь с честью выполнить поставленную перед киевским комсомолом задачу. И не только призывал. Он сам отправился в Боярку, возглавил там соревнование, увлекал за собой отстающих.
Строители размещались в холодном, полуразрушенном здании школы. Стекла были выбиты, окна занавешены мешками. Спали на цементном полу. Продуктов нехватало, голодали. Падали, скошенные тифом. Дрались с кулацкими бандами, бродившими в окрестном лесу. Места на ночлег у единственной круглой железной печки-«буржуйки» занимали те, кто раньше других возвращался с работы. Николай приходил почти всегда последним и ложился у окна.
Как-то утром он ощутил резкую боль в суставах и не смог сразу подняться. Припухли колени. Но оставаться на койке он не мог: не такое было время.
Превозмогая болезнь, Островский продолжал работать с прежним упорством и воодушевлением. Строительство узкоколейки заканчивалось, победа была близка, когда его свалил брюшной тиф. В бессознательном состоянии Николая привезли домой к матери.
В железнодорожные мастерские Островский возвратился лишь в начале 1922 года.
Сразу же возобновил он и занятия в электротехнической школе.
Чтобы оставалось время на учебу, Островский наотрез отказался от руководящей комсомольской работы, которая предложена была ему райкомом. Это было не так легко. Вспомним разговор Корчагина с Окуневым в третьей главе второй части романа «Как закалялась сталь».
«Павел долго спорил с Николаем, пока уговорил его согласиться на временный отход от руководящей работы.
— У нас людей нехватает, а ты хочешь прохлаждаться в цехе. Ты мне на болезнь не показывай, я и сам после тифа месяц с палкой в райком ходил. Я ведь тебя, Павка, знаю, тут — не это. Ты мне скажи про самый корень, — наступал на него Окунев.
— Корень, Коля, есть: хочу учиться.
Окунев торжествующе зарычал:
— А-а!.. Вот оно что! Ты хочешь, а я, по-твоему, нет? Это, брат, эгоизм. Мы, значит, колесо будем вертеть, а ты — учиться? Нет, миленький, завтра же пойдешь в оргинстр.