Никому не говори

Берк Алафер

— Вначале я тоже так подумал, — сказал Петтинато. — Но потом понял, что вы непременно захотите увидеть это.

Он вновь вывел на экран страницу истории, и Элли увидела, что блог «Вторая попытка» отмечен в перечне три раза подряд.

— Секунду. А почему указаны три «входа», если она посещала блог только один раз?

— Потому что три разных «входа» не означают три отдельных посещения блога. В противном случае мы бы увидели между ними названия других сайтов, если она их посещала. Эти три «входа» служат для осуществления навигации внутри самого блога. Смотрите, если мы кликнем по первому, — он установил курсор на первый «вход» и кликнул, — то откроем домашнюю страницу блога. Это главная страница, которая открывается

каждый раз, когда вы вводите адрес сайта. Понятно? — Он взглянул сначала на Рогана, потом на Элли, дабы удостовериться, что они усвоили последовательность этой пошаговой операции. — Теперь мы возвращаемся к странице истории посещений, чтобы увидеть, что произошло дальше. Кликнем по второму «входу», и теперь мы видим комментарии к посту, помещенному в блоге в тот день.

Роган кивнул:

— Стало быть, Джулия сначала ознакомилась с постом того дня на домашней странице, а затем, кликнув еще раз, посмотрела комментарии.

— Совершенно верно. Теперь вот что интересно. Если вы кликнете по третьему «входу» на странице истории, в разделе комментариев откроется окно «оставьте свой комментарий».

— Это означает, что она поместила комментарий? — уточнил Джей Джей.

— Я не могу сказать вам это со стопроцентной уверенностью только на основании данных жесткого диска. Это можно выяснить только в том случае, если на ноутбуке установлена функция записи сигналов, поступающих с клавиатуры. Но я совершенно уверен, что она прокомментировала этот пост.

— Объясните, откуда вам это известно? — сказала Элли.

Петтинато был детективом, и, вероятно, талантливым, но она не хотела слушать его выводы. Ей нужно самой понять, что дважды два — четыре.

— Если я не ошибаюсь, мне причитается вознаграждение в сто тысяч долларов. Я только что увидел это в Интернете.

— А мне кажется, никто из нас не может на него претендовать.

— Единственное, что я знаю наверняка, — три «входа» на странице истории соответствуют трем действиям. Первое: она открыла домашнюю страницу в субботу в двадцать два ноль две. Второе: она открыла комментарии, тоже в двадцать два ноль две. И третье: она открыла страницу для ввода комментариев в двадцать два ноль три. Взгляните на пост, размещенный в блоге в субботу. В течение девяноста минут после его размещения появился только один комментарий, и его ввод был завершен в двадцать два ноль четыре.

Теперь Элли поняла, почему Петтинато пришел к выводу, что автором комментария, появившегося в двадцать два ноль четыре, была Джулия.

— А вот и он. — Петтинато откинулся назад, чтобы они могли прочитать текст на экране ноутбука. — Это комментарий, помещенный в тот вечер.

«Если ты считаешь, что ночь двадцать лет назад была плоха, подожди и увидишь, каковы мои планы. Ты не запомнишь ни одного показания времени на часах. Может быть, день на календаре, если тебе повезет. Может быть, неделю. Или, может быть, я задам тебе работу на месяц. Одно я знаю твердо: ты не доживешь до того момента, когда сможешь написать об этом».

Элли вспомнила, как учитель физики говорил о том, что Джулия скорее выступила бы в роли запугивающей, нежели запугиваемой. С большим трудом верилось, что такое могла написать шестнадцатилетняя девушка.

— Полагаю, вы не представляете, почему ваша жертва поместила этот комментарий? — спросил Петтинато.

Они оба покачали головой, продолжая вчитываться в текст на экране ноутбука.

— Все это действительно очень странно. Ваша жертва умерла ночью в воскресенье? Это вполне логично, если мы правы относительно того, что она поместила комментарий вечером в субботу. Но знаете что? Начиная с понедельника в блоге появились пять других угроз. Если только Джулия Уитмайр не пользуется Интернетом на том свете, кто-то другой продолжает ее дело.

Глава 23

Рамона

редко сердилась. На протяжении многих лет ей говорили, что у нее много причин, чтобы сердиться. Иногда употреблялось также слово злиться .

Обычно это говорили люди, считавшие своим долгом внушать Рамоне, какие чувства ей следует испытывать.

Первым, кто сказал, что ей «позволено сердиться», был школьный воспитатель — кажется, в третьем классе. Да, точно, тогда она училась у мистера Мастерсона, значит, это было в третьем классе. Ей никак не давалось деление в столбик, и поэтому отец нанял ей репетитора. И когда, несмотря на репетитора, она так и не смогла преодолеть эту проблему, ею занялся школьный воспитатель.

Почему она выглядит такой рассеянной и отстраненной? Не сердится ли она на мать? «Тебе позволено сердиться», — говорили ей. В ту пору ей едва минуло девять лет. На что она должна была сердиться?

Иногда Рамона удивлялась, как много у нее сохранилось воспоминаний о матери. Отец бережно хранил ее фотографии — в том числе и ту, на которой они с матерью запечатлены вместе со скульптурной группой медведей. Он рассказывал Рамоне о ней — когда она была еще маленькой. Девушка знала, что память способна создавать иллюзии. Рассматривая фотографии и слушая рассказы, ты можешь убедить себя в том, что помнишь человека, тогда как в реальности все твои воспоминания сводятся к двухмерным изображениям и незамысловатым историям.

Но Рамона была уверена, что действительно помнит мать. Ее звали Габриэлла. Подруги звали ее Габби, но отец всегда называл свою супругу только Габриэллой. Она пользовалась лосьоном, пахшим имбирем и медом. Втерев его в кожу, она гладила все еще влажными ладонями руки дочери и говорила: «Теперь вы с мамой будете одинаково пахнуть». Об этом ей отец не рассказывал, и никто не смог вызвать у нее отчетливое воспоминание об этом аромате. Поэтому-то Рамона и не сомневалась, что действительно помнит свою мать — Габриэллу Лэнгстон.

Странно, но она не помнила, как узнала о ее смерти. Она знала об этом, поскольку ей, очевидно, сказали, что мать умерла вскоре после ее пятого дня рождения. Она знала, поскольку значительно позже ей сказали, что мать сбил автомобиль на Иджипт-Лэйн, когда та совершала ритуальную прогулку, возвращаясь домой из конюшни. Она знала, что эксперты из Департамента полиции пришли к выводу, что сбил ее «Понтиак» красного цвета. Они говорили что-то о следах шин и частицах краски. Водитель скрылся с места происшествия. Возможно, он был пьян, но выяснить это не удалось, поскольку его так и не нашли. Рамона также знала, что пепел ее матери развеяли на берегу океана в Монтауке, поскольку она любила стоять на скалистом пляже, подставляя лицо соленому ветру.

И еще она знала, что не прошло и полутора лет после гибели матери, как отец женился на Эдриен. Она работала няней в другой семье, жившей в том же доме, и звалась Эдриен Митчелл. Переходные фазы между ипостасями соседской няни, помощницы по дому и новой жены и мачехи протекали очень быстро.

Затем Рамона попала в третий класс к мистеру Мастерсону, долго не умела делить в столбик, и ее часто спрашивали, не сердится ли она.

Затем, в пятом классе, она начала жаловаться по утрам на усталость. Отец отправил дочь к ее первому психотерапевту, которая тоже спрашивала, не сердится ли она. В самом деле, наверное, та самая врач первой употребила слово злиться, а не мистер Мастерсон. Сеансы терапии проводились раз в месяц, вплоть до того момента, пока отец пару лет назад не нашел в ее сумочке марихуану. Почему-то эта находка означала, что она должна посещать врача раз в неделю, как это делали многие ребята, которых знала Рамона. И почему-то все эти квалифицированные специалисты считали, что Рамона должна сердиться.