Никто и звать никак
Шрифт:
Студенческая ассамблея, а на деле — танцулька для тех, кто побогаче. Только и есть радости, что живая музыка и пошловатый конферанс. При первой же возможности Сонечка ушла с праздника, который ничуть её не радовал.
Они шли по улице, под руку, словно продолжали дефилировать по ярко освещённому залу. Собственно, никаких улиц в студенческом городке не было, здания стояли каждое само по себе, в окружении старых деревьев. Как это было непохоже на скученный, грязный город! Конечно, и в городе имелись элитные районы, отгороженные от черни непроницаемыми заборами и суровой охраной. За такой же оградой прятался и оплот учёности, где высокопоставленные детки и немногие счастливцы
— Странно мне это, — говорила Сонечка. — Сидите за стеной, запершись от мира, и ужасно этим гордитесь. А в городе в любом ночном клубе, куда вход в пятьсот раз дешевле чем на вашу тусовку, веселья в пятьсот раз больше.
— Ты в этих клубах бывала?
— А ты думал, я с Луны свалилась? Моя фамилия — Сонина, а не Армстронг.
— Я, пока в университет не поступил, жил в городе. В приличном районе, хотя и не в коттедже за высоким забором.
— И в школу до самого десятого класса тебя водили за руку, а потом встречали после занятий.
— Так делается во всех нормальных семьях.
— В результате твои же однокурсники считают тебя ничтожеством. А мне обидно, ты ведь лучше их, и Вовика, и второго, который меня по-хозяйски оглядывал.
— Ты о Захаре? Знаешь, чей он сын?
— Чей бы ни был, кроме папиных миллионов за ним ничего нет.
— Зато миллионов много.
— Сколько бы ни было… Миллионы решают не всё.
— Иногда ты говоришь ужасные вещи. Тогда мне кажется, что ты не девушка, а хозяйка душ или кто-нибудь ещё хлеще.
— Что за зверь? Мы на фольклористике такого не проходили.
— И не пройдёте, это новодел, легенда нынешнего века, а верней, самого последнего времени. Лет тому пять назад была уничтожена криминальная группа, которая похищала детей для перезаписи. Обычная разборка со стрельбой и кучей трупов. Стрельбу услышали, полиция приехала быстро, но, как всегда, опоздала. Единственное, что они смогли сделать — снять посмертный спектр с одного из убитых, кому не досталось пули в голову. Там сохранился постмортальный образ — десятилетняя девочка, которая превращается в чудовище и пожирает душу. Явный бред. Девочка там была и даже не одна, поскольку там готовились к перезаписи личности в украденное тело, а вот монстров обнаружено не было. Тем не менее, истории о хозяйке душ, которая умеет принимать облик маленькой девочки, среди соответствующих специалистов ходят.
— Прямо жаль, что я не чудовище, не маленькая девочка или ещё кто-нибудь похлеще.
— Девочка подросла.
— Всё равно, не бьёт. Если всё так, как ты говоришь, то твоей красавице сейчас должно быть пятнадцать, на крайняк — шестнадцать лет. А мне малость побольше.
— Я и сам понимаю, что всё это чушь. Вообще-то лектор рассказывал не о легендах, а об уничтожении террористами организаций по пересадке личности. Одни бандиты бьют других. По его словам получалось, что подпольные психологические группы орудовали и в Центре Психологического Здоровья, и у нас в университете, и даже в Институте косметологии. А уж этого быть не может, я это точно знаю, у меня там папа работал.
Сонечка послушно кивнула и, уводя разговор в сторону, сказала:
— Бог с ней, хозяйкой душ. Я о другом хочу. Вот этот парень, миллиардерский сынок…
— Его Захаром зовут.
— Хорошо, пусть Захар, от этого ничего не меняется. Он даже не презирает тебя, для него ты никто и звать никак. Ты никогда не сможешь стать его однокашником и сделать через него карьеру.
— С чего ты решила?
— Это видно. Ты для него — мальчик для битья, и таким останешься. Переломить ситуацию можно единственным способом: не участвовать
— Ботаников все презирают.
— А тебя, что, сильно уважают? Взгляни в зеркало и вспомни, как все смеялись, когда Вовик едва не выбил тебе глаз. А так, во всяком случае, тебя запомнят, как знающего и старательного человека. Это уже немало. Кстати, ты знаешь, что каких-то двести лет назад у слова «ботаник» было совсем иное значение, чем сейчас? Ботаник, это учёный, занимающийся растениями. Жаль, что на вашем факультете растения не изучают.
— Я консультируюсь у одного из лучших психоаналитиков, — с некоторой обидой возразил Ринат, — и он советует поступать наоборот. Больше бывать в компании, участвовать во всех развлечениях, а на выходки вроде Вовиковой не обижаться, а смеяться первым.
— Как знаешь, — тихо сказала Сонечка. — Но я бы в следующий раз пошла бы просто гулять по парку. В университете — прекрасный парк, городской ему в подмётки не годится. Сейчас листья с клёнов опадают; самое красивое время.
— Я зайду за тобой завтра.
— Послезавтра. Завтра я буду готовиться к коллоквиуму. Да-да, безо всяких шуток. И можешь, если угодно, считать меня ботаничкой.
Багряно-жёлтый ковёр опавших листьев — прекрасно до пошлости и настроение навевает лирическое до невозможности. Молодые люди шли по дорожке, пустынной в это время дня. Ринат осторожно ступал по золоту листьев, Сонечка загребала листья носками туфель, прислушиваясь к осеннему шороху. Ещё немного — пойдут дожди, золотой ковёр слипнется, и в листья уже нельзя будет играть.
— Как твой коллоквиум? — спросил Ринат.
— Превосходно. Мне пришлось очень постараться, чтобы препод не заметил, что я знаю материал лучше, чем он.
— Как это? — искренне удивился Ринат.
— Занятия были по истории языка, так там есть теория, что слова, ставшие анахронизмами либо вообще исчезнувшие из литературного языка, могут неопределённо долго сохраняться в говорах и жаргонах. В частности, когда-то существовало слово «дремота», означавшее состояние полусна у моноличностных индивидов. Сейчас такое редко встретишь, как правило, один сотельник спит, а второй активен. А прежде дремота была обычным явлением, его даже персонифицировали в пантеоне малых богов: «по улице ходили Зевота и Дремота». Теперь эти слова забыты, зато в жаргоне городских низов есть слово «задрёма». Так наш препод, слыхал звон, да не знает, где он, объявил, что задрёмой называют бомжа, в котором столько сотельников, что он уже не может нормально действовать и сидит как пришибленный в полусне. А на самом деле всё наоборот! Задрёма это состояние, когда большинство сотельников засыпает, и оставшиеся могут осмысленно действовать. Бомж может и не помнить, что делал, пока был задрёмой, но уж на месте не сидел, это точно.
— Ты-то откуда это знаешь?
— Я же там живу и задрём видела больше, чем ты миллиардерских сынков.
— Но это опасно!
— Ничуть. Если задрёма агрессивен, надо завизжать погромче, остальные сотельники проснутся и дурака утихомирят.
— А, по-моему, ты мне голову морочишь. Прочитала где-то про задрёму и рассказываешь, будто это с тобой было.
— Может и так, — согласилась Сонечка. — Я ботаник с историческим уклоном, мне положено всякие разности знать. Вот, например, парк, где мы гуляем, это не просто парк, а ботанический сад. Здесь собраны редкие растения, большинство в дикой природе уже не встречается, только здесь. Между прочим, сберегли их ботаники, настоящие, а не жаргонные.