Никто, кроме нас!
Шрифт:
Дальше был лес, скитания с выходами к населенным пунктам и дорогам и злой, отчаянной пальбой по всему, что этой пальбы заслуживало. Кадеты питались тем, что находили в лесу (тут у них шло удачней, чем у детдомовцев) или отбивали. Кстати, пулемет Алешки – «Миними» – они тоже отбили, свой автомат Алешка утопил в болоте недалеко от Галдыма, когда уходили от погони.
Санька слушал погранцов и кивал. Потом спросил, поглаживая плавный изгиб пулеметного приклада:
– Ну и это… пацаны… что дальше думаете делать?
– Побежим сдаваться, – мрачно ответил Степка. – Только носки «Кометом» постираем и полосок себе
Алешка нехорошо засмеялся и тоже спросил:
– Ну а ты, человек мира? Ты чего делать думаешь?
– Да я не думаю, я делаю, – сказал Санька. Он решился. – Со мной пойдете?
– А пошли ты с нами, – Степка. – Не один хрен?
– Не один, – покачал головой Санька. – У нас это… типа базы есть.
Я шел и размышлял, почему мы ведем себя так, как будто тут никого, кроме нас, нет.
Я уже спрашивал ребят об этом и искренне надеялся, что мы найдем в лесах других таких же, как мы. Может, найдем нашего физрука со старшими ребятами?
Ходить по лесу мне за последнее время понравилось. Чувствуешь себя неожиданно спокойно, и нервы не мотаются. Вообще, по-моему, когда кругом зелень – это самая правильная жизнь. Я и в приюте мог подолгу смотреть на обгрызенные тополя напротив, хотя они стараниями коммунальных служб на деревья мало походили. И даже оставшаяся за плечами одинокая ночевка в лесу оказалась вовсе не страшной. Я усиленно начал бояться еще когда только-только устроился на ночлег… и вдруг понял, что в лесу не страшно, а красиво и загадочно. Уснул без страха – и проснулся в мире, который был полон косыми лучами утреннего солнца и миллионами сверкающих капелек росы.
Правда, я сильно промок. Но дело шло к полудню, и просохнуть я успел тоже.
А еще я успел выйти на полузаросшую тропинку. По ней уже сто лет никто не то что не ездил, но, похоже, и не ходил, однако я насторожился и замедлил шаг. И услышал треск выстрелов впереди.
…Тропинка выходила к кустам, цепочкой огибавшим большущий луг. Чуть в стороне была проселочная дорога. Вот такие декорации. И на их фоне разыгрывался нехилый спектакль.
У края луга стояли три «Хаммера». Один горел. Рядом с ним лежал труп, другой свисал из верхнего люка. Еще два трупа лежали на дороге, а пять виднелись на лугу. С десяток живых шустро ползали по лугу в разных направлениях.
«Трх!» Я не понял, откуда донесся звук, но один из ползунков ткнулся лицом в землю. Остальные открыли беспорядочную пальбу в разные стороны, и я увидел, как вскинулся и осел под шумок еще один. Потом – тоже непонятно откуда, вроде бы отовсюду – донесся мужской голос:
– Пиндосы, а пиндосы! Бросай оружие, а то всех перещелкаем!
Пальба в разные стороны. Як в кино. Но в жизни, похоже, удача отвернулась от воинов демократии. Еще один – это я видел точно – получил пулю в висок, другой – в затылок вроде бы.
– И их осталось восемь, – пробормотал я, теперь точно подсчитав уцелевших.
Картина мне нравилась. Только я не мог понять, кто же так здорово постреливает и сколько их, этих стрелков? А голос опять раздался:
– Пиндосы, ну хватит в камбойцев играть, тут вам не Дикий Запад, а Русь-матушка, тут все всерьез, хоть и в шутку!
Пальба… Еще один готов. Оставшиеся семеро залегли плотно. Потом один пополз к «Хаммерам» – ага,
– Энд шоу маст го о-о-о-он! [26] – веселился невидимка. – Бросай оружие, вам говорю, вставай с поднятыми руками! Это… дроп е ганз, стенд ап, хэндз ап энд го ту зе род! Квикля! [27]
Выстрелов в ответ не было. Прошло еще с полминуты – и вдруг кто-то что-то истошно заорал – и в сторону полетела первая винтовка…
…Из кустов на склоне холма появился тощий, длинный, как жердь, мужик лет сорока, в сапогах, болтающихся, как ведра, на его журавлиных ногах, и в камуфляже, сидящем, как вторая кожа. Он шел к стоящим на дороге американцам чуть ли не танцующей походкой, держа на локте «Тигр». Шел неспешно, по-хозяйски, и, когда кто-то из американцев, увидев, что к ним движется одиночка, дернулся было за пистолетом на бедре – на ходу небрежно выстрелил. Вопль боли – пуля раздробила янки кисть – и слова мужика:
26
И шоу должно продолжаться! (искаж. англ.)
27
Бросай оружие, вставай, руки вверх и иди на дорогу! Быстро! (искаж. англ.)
– Э, пиндос, не надо. Ну вот, я ж предупреждал…
Подойдя, он по-хозяйски оглядел пленных – в том числе сидящего на земле раненого – и сокрушенно покачал головой:
– Ой, много вас… Никитос, давай сюда!
– Иду, па!
Из кустов за дорогой появился мальчишка лет двенадцати, такой же тощий и камуфлированный, но в кроссовках и со складной мелкокалиберной «Сайгой» в руках. Лицо мальчишки было азартным. Он ловко взял янки на прицел. Деловито заявил:
– Каску одну надо взять, Мишке ночной горшок нужен. И соль мамка просила. А этих че, валим?
– Не по-христиански получается, сынок, безоружных убивать, – строго сказал мужик. – Они, может, еще исправятся… Ну-ка, гости дорогие, – он повысил голос, – давай, раздевайся! Как это там по-вашему…
…За последнее время я видел мало смешного. Но сцена, свидетелем которой я стал, заставила меня надуть щеки и выпучить глаза.
Шестеро здоровых мужиков стояли на дороге голышом, в одних ботинках, которые мужик щедро позволил оставить, «чтоб ноги не покалечили». Раненого он прямо-таки приказал перевязать. Потом перекрестился, вздохнул печально и сказал мальчишке:
– Ну, Никит, приступай с богом к святому делу. Если им ума через голову в школе не вложили – будем, так сказать…
…Он их выпорол.
Вы можете смеяться, можете плакать, но это так и было. Наломав солидное число прутьев американского (!) клена, мальчишка, повесив «Сайгу» за плечо, принялся за дело.
Ой-ей-ей… Я смотрел вслед этой дикой колонне, тащившейся по проселку куда-то в сторону Тамбова. Так долго и с таким даже с некоторым сочувствием, что едва не упустил эту веселую парочку – благо оба деловито собирали трофеи, перекликаясь, как после удачной охоты.