Никто мне не верит
Шрифт:
— Ты должен сказать мне это. Как иначе я узнаю, что мне надевать?
Грег встал, быстро подошел к ней и начал гладить Линн через колготки.
— Грег. — Она засмеялась и отступила.
Он сказал:
— Тебе нужен один из тех каталогов, в которых рекламируют нижнее белье. Тогда я смогу войти в тебя, даже если ты будешь одета.
— Но на данный момент, — сказала она, отодвигаясь еще дальше, так как он снова потянулся к ней, — проблема в том, что надеть, а не в том, что снять.
— Ты хочешь увести разговор в другую сторону?
Она снова рассмеялась:
—
Он резко опустил руки и улыбнулся своей ослепительной улыбкой.
— Ты разве не хочешь, чтобы я вошел в тебя?
Линн поморщилась:
— Мне не нравится форма выражения.
— Извини. Это ты виновата в том, что так прекрасна. Я превращаюсь в грубое животное. — Он целомудренно поцеловал ее в лоб. — Мне казалось, что тебе нравится, когда я так говорю.
— Иногда. Но — без интимных подробностей. — Она улыбнулась. — В любом случае. А сейчас мне надо одеться.
— Я помогу. — Он подошел к шкафу и начал двигать вешалки.
— Тебе не обязательно.
— Давай найдем что-нибудь шикарное. Мы идем в ресторан на крыше отеля «Рид». — Он оглянулся, чтобы посмотреть на ее реакцию.
— Замечательно.
— Я попросил Кару посоветовать мне самое романтичное место. Вот. Надень это. — Он держал в руках длинное черное шелковое одеяние на лямочках.
— Но это же ночная рубашка!
— Зато она сексапильна. Сквозь нее будут прекрасно видны твои грудки.
Линн стиснула зубы. Она решительно забрала у него вешалку и повесила обратно в шкаф. Она отвела его в гостиную, толкнула на диван и вернулась к шкафу, предварительно закрыв за собой дверь спальни.
Отель «Риц». Тогда она точно знает, что ей надеть.
Она расстегнула молнию на чехле и достала белое вечернее платье, украшенное перламутром, то самое платье, которое они купили с Карой перед ее поездкой в Лос-Анджелес. Она наклонилась и выдвинула коробку с обувью, нашла серебряные сандалии и примерила одну. Да. Прекрасно подходит к платью, и ремешок попадает как раз под татуировку, оттеняя ее.
Ценник она так с него и не сняла. Она боялась, что это платье ждет такая же судьба, что постигла несколько других платьев, купленных ею за эти годы. Они висели в ее шкафу, пока не выходили из моды; затем она срезала с них ценники, чтобы избежать неприятных для нее объяснений, и относила их в благотворительные организации.
Она была в «Рице» один раз, когда они с Бубу и Анджелой отмечали там ее день рождения. Бубу настоял на том, чтобы пойти туда и сам за все заплатил, хотя в то время был еще только помощником менеджера.
В одном из своих тостов Анджела пожелала ей найти друга, «который будет водить ее в подобные места».
Линн отреагировала на это, как и на все остальные сентиментальные глупости, которые произносила Анджела, сказав, что предпочитает разбогатеть самой,а не встречаться с богачом. Анджела посмотрела на нее так, словно она изъяснялась на урду.
На самом же деле она блефовала; ее ответ был, конечно, правдив, но в большей степени
В то время Линн общалась с Марком Манатеем.
Они познакомились на съезде работников радиовещания, который проходил в Нью-Йорке. Марк приехал из Портленда, штат Мэн, где он работал режиссером программ на ФМ станции, выпускавшей джазовые программы.
— Бостон, — задумчиво сказал он, посмотрев на карточку с ее именем. — Какое определение подходит этому городу? «Родина боба и стручка?»
— Да. Но я не буду подшучивать над вами из-за омаров, если вы не будете шутить над Бостоном.
Он рассмеялся. Его смех был заразителен, такой бывает у людей, смеющихся часто и от души. Он был разговорчив, жизнерадостен, носил подтяжки и приносил ей орешки в салфетке, когда ходил за новым стаканом содовой воды.
В тот день они поужинали вместе. Он расспрашивал ее о работе. Он рассказывал о своей любви к музыке, о своем доме в Портленде, двенадцатилетней дочери, бывшей жене, с которой он продолжает поддерживать отношения ради ребенка.
На следующий день съезд заканчивал свою работу. Линн и Марк посещали разные семинары, но ленч и ужин они провели вместе. К тому времени они разговаривали так, словно были знакомы вечность. Она уже знала, когда передать ему соль; он досаливал все блюда. Он заказал чипсы с красным перцем к поданной ей пицце.
Марк подолгу разговаривал с дочерью по телефону, за что постоянно извинялся, но все остальное время он проводил с Линн, когда она освобождалась от встреч и семинаров. Со своей стороны она так хорошо чувствовала себя в его обществе, что порой забывала, зачем вообще приехала сюда.
Они ехали в аэропорт в одном такси. Он проводил ее до выхода, обнял и нежно поцеловал на прощанье, и сказал, что позвонит.
Когда прошло две недели, а он так и не позвонил, она решила сама дать ему понять, что его звонка ждут. Она позвонила ему на радиостанцию, связалась с его секретарем и оставила свое имя и оба номера телефона.
Он позвонил на следующий день. Он все время думал о ней. Не могла бы она приехать в Портленд на уик-энд? Он надеялся, что она сможет выбраться и заказал ей номер в отеле.
Его двухнедельное молчание беспокоило ее, но она выкинула это из головы и приняла приглашение. В четверг вечером после работы она пошла в магазин и купила чудесный свитер кораллового цвета и подходящую к нему губную помаду, а на следующий вечер она вылетела под дождем в Портленд.
Он встретил ее в аэропорту и отвез в гостиницу «Рэдиссон». Пока она переодевалась в новый свитер, он спустился в холл за газетой — и вернулся через час с массой извинений. Он говорил по телефону с бывшей женой; у его дочери возникла проблема, которая требовала его присутствия; ему так жаль, что ей пришлось проделать такой путь, но…