Никто не услышит мой плач. Изувеченное детство

Питерс Джо

– Ничего такого не случится, – заверил их я, страстно желая, чтобы они ушли. – Здесь достаточно темно, никто меня не заметит.

– Но тебя могут съесть дикие звери, – предположил кто-то еще.

– Нет, что вы, – настаивал я. – Я буду в полном порядке.

Я продолжал попытки убедить их, что вполне без опасно оставить меня здесь одного, особенно настаивая на том, как важно, чтобы ни одна живая душа не узнала обо мне. Они пообещали, и я знал, что они постараются изо всех сил. В конце концов, они неохотно согласились оставить меня, и я устроился под одеялами, чтобы провести ночь в тепле и с приятно наполненным желудком.

В следующие несколько дней друзья

приходили ко мне после школы каждый вечер, принося все больше припасов, гораздо больше, чем мне было нужно или я мог съесть. На пятый день Джон отвел меня в сторону и сделал новое предложение.

– Почему бы тебе не жить с нами? – предложил он, и было видно, что он много об этом думал и, возможно, обсудил со своей сестрой. – Ты можешь быть моим старшим братом. Если я скажу родителям, что твоя мать опасна, они смогут тебя усыновить, и ты сможешь остаться с нами навсегда.

Я не мог отрицать, что это заманчивое предложение, но был достаточно взрослым и опытным, чтобы знать, что шансы на такое чудо приблизительно равны нулю. Я знал, что мать никогда не отдаст меня, пока кто-нибудь не заплатит ей достаточную сумму, чтобы компенсировать ее денежные потери. Я был слишком ценен для нее в качестве возможного источника дохода, и она все равно не подарила бы мне возможность быть счастливым. К тому же я не мог представить, чтобы родители Джона были так уж захвачены идеей усыновить бездомного ребенка с трудностями в обучении и с проблемным поведением в прошлом только потому, что их попросили об этом их собственные дети.

– Нет, – сказал я, немного с большим чувством, чем хотел. – Мне хорошо здесь. Честно.

Этим вечером Джон решил, что мне нужно принести для разнообразия горячей еды. Сидя за обеденным столом со своей семьей, он начал незаметно складывать в сумку запеченную картошку, а после заявил, что ему нужно в туалет. Джон помчался в хижину, чтобы отдать мне картошку, пока она не остыла, но, когда он вернулся к столу только через десять минут, мама захотела знать, где он был.

– Я был в туалете, – соврал Джон.

– Нет, не был, – ответила его мама, – потому что я проверила. Я видела тебя снаружи.

– Там была бездомная собака, – сказал он, пока его мозг судорожно придумывал убедительное прикрытие. – Мне стало ее жаль.

Несмотря на быструю выдумку Джона, подозрения его матери росли. Она уже заметила, как много вещей исчезло из кухонного шкафа за предыдущие несколько дней, и чувствовала, что за этим что-то кроется. Она точно не поверила, что ее сын подкармливает бездомную собаку банками тушеной фасоли, батонами хлеба, бутылками молока и упаковками хлопьев. Она задавала вопросы снова и снова, пока наконец неспособность моего друга врать прямо в глаза своей матери не взяла верх, и он выложил всю историю как на духу. Я подозреваю, что для него было большим облегчением сбросить с души этот камень, он был не из тех парней, которые с легкостью врут своим родителям, даже если верят, что это ложь во спасение.

Я же ничего не знал о случившемся, собираясь провести еще одну ночь в моей хижине. Я понял, что что-то не так, только когда проснулся ночью, услышав снаружи шаги, с хрустом ступающие по гальке на путях. Немедленно вскочив, я отбросил принесенные мне одеяла и встал на коленях у двери. Я смотрел наружу через щель и слышал, как громко стучит мое сердце, пока пытался разглядеть в темноте опасность. Я увидел луч фонарика, приближающийся ко мне. Фигура человека, держащего его, была слишком высокой для ребенка, а походка слишком тяжелой, больше похожей на походку взрослого мужчины. Не зная, что делать

дальше, я прислонился к двери, напирая на нее всем телом и выигрывая несколько секунд на оценку ситуации. Я решил, что это – техник или ремонтник, выполняющий какую-то ночную работу, и начал прикидывать, как прошмыгнуть в дверь мимо него, чтобы он не успел схватить меня или не успели подойти его приятели.

Шаги остановились прямо напротив двери, и тонкий луч света проник в щель, заставляя меня машинально увернуться и спрятаться.

– Кто там? – спросил мужской голос. – Джо, это ты?

Теперь я пришел в замешательство – откуда ночной незнакомец знал мое имя?

– Я – полицейский.

– Отвали! – закричал я, не в силах придумать что-нибудь умнее в данных обстоятельствах. Я думал о полицейском, приходившем в подвал и к дяде Дугласу, и задрожал от мысли, что меня арестуют и я снова попаду в их руки.

– Некоторые люди волнуются о тебе, – настойчиво продолжал он. Его голос был добрым и сочувствующим, но я уже попадался на эту удочку раньше и не мог позволить себе попасться снова – не сейчас, когда я уже почувствовал вкус свободы.

– Хрена с два они волнуются! – прокричал я.

– Давай открой дверь, Джо, пожалуйста. Мне нужно убедиться, что ты в порядке.

– Я в порядке, так что отвали!

– Но я должен сам увидеть, что это действительно так. Пожалуйста, я не хочу выбить дверь и случайно покалечить тебя, потому что это будет не очень-то хорошо, правда? Я – настоящий полицейский, и если ты немного приоткроешь дверь, то сможешь увидеть мою форму. Здесь твои друзья, и они беспокоятся о тебе.

– Долбаные стукачи! – закричал я. – Я не хочу возвращаться. Пожалуйста, вы можете просто оставить меня в покое? Забудьте о моем существовании или что вы когда-либо обо мне слышали. Пожалуйста.

– Не могу, приятель, извини. Мой долг – убедиться, что ты защищен.

Было ясно, что он не собирается менять свое решение и уходить. Оставаться на месте было все равно что попасть в ловушку. Зайди он внутрь, я был бы загнан в угол, и выбраться было бы сложнее, чем снаружи. Я принял решение и открыл дверь, позволяя ему думать, что он меня убедил своими разумными доводами и обещанием защиты. Я вышел со своим рюкзаком за спиной, и полицейский крепко схватил меня за запястье, чтобы я не убежал. Мне не понравилось это чувство после нескольких дней на свободе: это напоминало обо всех тех случаях, когда меня хватали за руки взрослые и таскали то туда, то сюда, – но я не сопротивлялся. Это того не стоило, и он только бы усилил хватку, если бы я начал вырываться. Он был слишком силен, чтобы я мог вывернуться. Мне оставалось только надеяться, что возможность сбежать появится до того, как он посадит меня под замок. Мы шли к дороге, и нам предстояло спуститься по крутому склону. У полицейского возникли проблемы, ноги очень скользили, и поддерживать равновесие, когда он почти падал, можно было только одной свободной рукой.

– Вам не нужно держать меня так крепко, – заверил я его, понимая, что ему будет очень трудно преодолеть это препятствие, держа меня за руку. – Я никуда не денусь.

– Ты не собираешься теперь убегать, правда? – спросил он с ноткой недоверия в голосе и пока не ослабляя свою хватку. – Обещаешь мне?

– Нет, конечно, не собираюсь. Я обещаю.

Все остальные давали обещания, которые не собирались выполнять, подумал я, так почему я должен поступать иначе? Я намеревался сделать все, что в моих силах, чтобы не попасть в лапы к матери. Как только я почувствовал, что его пальцы разжимаются, я вырвался и умчался в ночь.