Никто пути пройденного у нас не отберет
Шрифт:
Многовато моих друзей ушло из жизни самовольно. И женщины так уходили. И светоносные русские девушки, выдумывающие сами себя, а потом напарывающиеся на будничные мифы и беспощадные рифы…
Двадцать девятое июля, День Военно-Морского Флота.
В 17.00 отшвартовались от причала № 41 Ленинградского торгового порта.
Перед нами отходит к Кронштадту мощная грозовая туча. В ней полыхают молнии и вызывают треск в рации. Догоним мы тучу или нет? Лучше не догонять – в грозовом ливне видимость равна нулю, а впереди узкость.
Поздновато
В. В. по радиотелефону связывается прямо из ходовой рубки с супругой.
Мария Петровна была на судне до самого закрытия границы. И потому я спрашиваю:
– Думаете, она уже успела добраться домой?
– Живем-то рядом с портом. А вы куда-нибудь будете звонить?
– Нет. И так слишком долгое прощание.
Грозовые разряды затрудняют разговор по радио, но слышно, как Мария Петровна просит супруга не скупиться на радиограммы.
Он это обещает, но как-то уклончиво. А вот, мол, звонить из Мурманска будет обязательно.
Мария Петровна раздражается, кричит раздельно:
– Мне!.. Нужны!.. Твои!.. Радиограммы!.. Не!.. Ленись!..
Туча продолжает отступать перед нами. Вероятно, она уже над самым Кронштадтом.
Прошли нефтебаки и насыпную часть Морского канала.
Между свинцовой водой и свинцовым небом алыми язычками дразнятся буи, ограждающие правую сторону фарватера. Дождик прикапал – теплый, летний… «А просто летний дождь прошел, нормальный летний дождь… Мелькнет в толпе знакомое лицо…»
Кажется, уплывать в грозу – хорошая примета.
– Какая у меня до Мурманска главная задача? – спрашиваю у В. В.
– Ваша задача – отдыхать, отсыпаться, выкинуть из головы вчерашние заботы и последний рейс на Антарктиду. В Арктике лед другой. Он, конечно, без всяких там ужасных айсбергов, но, сами знаете, подлый, как те люди, которые наших голубей украли.
– Ну это уж вы слишком арктические льды причастили. Слава богу, они нас пока не слышат.
Молодой пижонистый лоцман демонстрирует историческую образованность, вычитывая из записной книжки:
– «А на море так безызвестно есть как человеку о своей смерти. Это Великий Петр сказал, когда велел в Кроншлоте на Котлин-острове иметь непрестанную великую осторожность, ибо приморские крепости вельми разность имеют с теми, которые на сухом пути, ибо на сухом пути стоящие крепости всегда заране могут о неприятельском приходе ведать, понеже довольно времени требуют войску маршировать, а на море так безызвестно есть как человеку о своей смерти. Ибо, получа ветер способный, без всякого ведения неприятель может внезапно прийти и все свое черное намерение исполнить, когда не готовых застанет…»
Над боевыми кораблями в Кронштадте реют флаги расцвечивания – празднуют мои военно-морские корешки свой День.
Туча свалилась к Шепелевскому маяку, впереди чисто.
Чуть рябит волна в Маркизовой луже.
Сдали исторически образованного лоцмана – и полный ход!
В. В. вскоре после войны, когда он еще был матросом на каком-то чумазом буксире, встретился с капитаном-чудаком.
Историю про чудака рассказал мне не без назидательных ноток.
Капитан-чудак был стар. Прибыл старик
Носки и стоптанные тапочки старик выкинул в иллюминатор, засоряя окружающую экологию. Белье выстирал собственноручно. Выстирал и свитеры. Залатал и подбил ботинки и сапоги. Все чистое и отглаженное уложил в полном порядке. И в конце многодневных трудов, которые, естественно, вызвали у экипажа любопытство, старик-чудак заявил: «Вот вернется – пусть ему стыдно станет, а пройденного пути от нас не отберешь!» Вроде все это звучало вполне бессмысленно, но привязалось. Сперва В. В. употреблял присказку в чисто юмористическом варианте. Например, прихлопнут человеку визу за давние грешки – можно сказать: «Да-а, пройденного пути у нас не отберешь!» Затем присказка наполнилась валютным содержанием: за каждые сутки морского пути положена моряку валюта, и если даже в конце пути посадил он пароход на мель, то заработанную валюту обратно у него не отберешь. Ну а к старости наполнились эти слова новым, глубоким, гордым, горьким, щемящим, чем-то сладким, отчаянным, веселым, тоскливым… Обернись назад, взгляни в свой кильватерный след, вспомни: сколько чего за кормой осталось – это все твое, и никто того не отберет…
На утренний чай в кают-компанию В. В. является первым. Когда бы он ни лег, в семь тридцать входит в кают-компанию и занимает место во главе стола, где на отдельной тарелочке лежит перед капитаном алая, свежая, чистейшим образом вычищенная морковка. Эта морковка – ритуал, вещь в себе, тотем, тайна. Ни о каких витаминах В. В. не думал, когда завел такой порядок начала рабочего дня.
На белой скатерти, среди белых приборов, на белой тарелочке алая морковка выглядит безумно соблазнительно. А звонко-мелодичное разгрызание морковки вызывает по отношению к капитану «Колымалеса» особый вид почтения и, чего греха таить, зависти к его зубам.
Да, В. В. любит ритуалы и ритуальность – малюсенькие ритуальчики, но исполняемые неукоснительно. Не знаю, что бы он сделал с поваром и буфетчицей, кабы однажды утром не обнаружил на тарелочке свою морковку. Думаю, повар полетел бы за борт, а буфетчица на манер ведьмы вылетела бы с парохода через трубу. И на это страшное преступление В. В. отважился бы с ясными глазами и чистой совестью.
После утреннего чая по старинной традиции поднимаемся на мостик.
Утреннее солнце прозрачно-чистое, без дымки. Много попутных и встречных судов. Их следует обсудить, помыть им косточки:
– Какая у этого-то надстройка дурацкая, как у нашего «Варнемюнде»…
– «Ро-ро» прет – да-а, это не мы: они за один автомобиль или за тонну груза получают фрахт в сотню валютных рублей…
– А мы сколько, Василий Васильевич?
– Так мы, Виктор Викторович, обычно пыль и дрова возим – по шесть рублей за тонну выходит…
– Что это там? Вроде как полоса шуги?
– Море цветет.
– Такое густое цветение? В конце июля?
– Вероятно, тут давно штиль стоит – вот и скопились цветочки. Прямо ход сбавляй…