Нина. Книга 1. Проклятый дар
Шрифт:
Нина взглянула на пол. Грудь под окровавленной пижамой не вздымалась, палату наполнил металлический запах свежей крови. Он так понравился Нине, что она даже чуть нагнулась к мертвому телу, чтобы насладиться ароматом. Потом она спокойно залезла под одеяло и уснула крепким сном.
О произошедшем узнали только утром. Дания по обыкновению совершала обход по этажу, громогласно объявляя о наступлении утра. Когда она вошла в десятую палату, она не сразу поняла то, что увидела. В узкой комнате между кроватями лежала пухлая девочка. Весь пол был залит кровью, багровая лужа затекла под кровати. Кровь уже застыла на пижаме, и теперь желтые цветы соседствовали
– Господи Иисусе! – воскликнула бедная женщина. Она подбежала к Аделаиде. Трех секунд было достаточно, чтобы понять, что девочка мертва, причем уже давно.
– Зара! – позвала Дания. В растерянности она никак не могла решить, что ей следует делать: оставить все, как есть или уложить бедняжку на кровать, бежать за помощью или оставаться рядом с трупом. Тут взгляд Дании упал на только что проснувшуюся Нину. Сонные глаза смотрели поочередно то на Данию, то на труп.
– Нина, кто это сделал? – кричала Дания в панике.
Но Нина ничего не ответила и продолжала лежа наблюдать за женщиной.
Вскоре появилась вторая санитарка. Едва она вошла в палату, как тут же с криками побежала за помощью.
Нешуточная суматоха поднялась вокруг драматического события. Как бы ни хотели врачи, но пришлось вызвать полицию. Допрашивали всех: врачей, санитаров, вменяемых детей, и, разумеется, Нину, которая лишь мотала головой и делала вид, что не понимает, чего от нее хотят.
Это были тяжелые дни для лечебницы, пока не пришли результаты расследования. Отпечатки пальцев на карандаше принадлежали Аделаиде, более того, экспертиза показала, что в момент попадания крови на карандаш, его сжимала рука Аделаиды. Вкупе с историей болезни девочки, страдающей от острой формы лунатизма, это было неопровержимыми доказательствами трагичного самоубийства. Дело было закрыто.
Но даже такое заключение не облегчило участь врачей лечебницы. Пришлось проводить многочисленные собрания и убеждать испуганных родителей в том, что в округе нет маньяков и убийц. На заседаниях медицинской комиссии, где присутствовали представители спонсирующих организаций, врачи в лепешку расшибались, чтобы доказать правильность подобранного лечения для пациентки. Как бы то ни было, репутация лечебницы была подорвана, и, прежде всего, репутация лечащего врача девочки, который не смог во время разглядеть тревожные симптомы, приведшие к несчастью. Количество детей в лечебнице сократилось.
Со всей этой суматохой про Нину все забыли. Кроме Яна Калева. Он искренне жалел девочку. Она вновь стала свидетелем смерти. Это определенно скажется на ее состоянии. Он каждый раз при виде Нины, мысленно жалел девочку:
«Бедная кроха, что же судьба так безжалостна к тебе?»
Доктор Полак, естественно, даже не навестил Нину.
Калев же, напротив, стал частым визитером первого отделения, посещая корпус под любым предлогом, лишь бы иметь возможность хотя бы глазком взглянуть на Нину и убедиться, что с ней все хорошо. Сердце доктора переполнялось тревогой за нее. Каждый раз, когда он видел ее, девочка с отрешенным видом сидела вдали ото всех. Но теперь она хотя бы могла находиться в одном помещении с другими детьми, пусть даже в одиночестве, это уже прогресс, благодаря лекарствам ли, Полаку – уже неважно.
Калев добился того, чтобы санитарки перевели Нину в другую отдельную палату, которая не напоминала бы о несчастье. Разумеется, санитарки были недовольны оказанной ребенку честью, ведь теперь им придется убирать на
Уже через пару месяцев о трагедии почти забыли. И неудивительно, учитывая, сколько усилий было приложено к тому, чтобы приписать этот эпизод к несчастным случаям. Жизнь в лечебнице шла своим чередом. Работы убавилось, ввиду того, что некоторые родители все-таки не возжелали доверить своих чад в руки некомпетентных докторов, несмотря на то, что медицинская комиссия не выявила нарушения в работе персонала относительно погибшей пациентки.
Нина много размышляла о произошедшем. Монстры подсказывали ей, что о том, что случилось, надо молчать. Это стало их совместным секретом. Нина была достаточно умна, чтобы сообразить, что то, что она умеет, не умеет никто другой. Почему-то это не стало внезапным открытием для нее. Где-то глубоко внутри она всегда знала, что особенная, и то, что она разбудила в ту ночь, то, что так давно хотели открыть в ней Монстры, далеко не хорошее качество, а скорее наоборот.
Девочка продолжала сходить с ума от хаоса, что захватывал все больше места в ее голове. Мама в воспоминаниях все настойчивее твердила, что так делать нельзя, это плохо! Ты отбираешь жизни! Это зло! А Монстры наперебой твердили ей, как же здорово иметь отдельную палату и цветные карандаши.
«Мы здесь. Мы с тобой. Ты наша, Нина», – шептали голоса.
«Мы покажем тебе. Ты узнаешь. Смотри», – перед глазами вновь возник образ окровавленного трупа. Она их видела десятками на дню. Она не знала, кто эти люди, где они сейчас, она просто тихо наблюдала, как за ними приходила смерть.
«Смотри, Нина. Дотронься, Нина. Ты – наша. Мы здесь», – продолжал шепот.
«Твоя сила. Мы покажем тебе. Мы научим тебя. Мы с тобой…»
Резкая боль пронзила локоть. Нину внезапно выдернули из транса. Девочка не сразу сообразила, где она находится и кто вторгся в ее дрем. Взгляд серых глаз вяло скользнул по лицу вторженца.
– Вставай, говорю! – прорычала Дания.
Санитарка по обыкновению резко дернула Нину за локоть и вытащила ту с кровати. Синяки на локтях от этих резких и грубых хваток уже не сходили. Женщина повела Нину в туалет. И хотя Нина постепенно адаптировалась к людским сборищам, предписания доктора по-прежнему велели сопровождать девочку в туалет отдельно ото всех.
Они шли по пустому коридору – дети ушли на завтрак. Дания все также кряхтела и рявкала на Нину, бубня себе под нос:
– Сколько можно тебе чести оказывать?! Который месяц уже здесь и все не можешь привыкнуть!
Нина едва слышала санитарку. С тех пор, как ей стали давать таблетки, голова стала боксерской грушей, не реагирующей на удары. Нина туго соображала, прыткость и быстрота ума исчезли, реакции стали заторможенными. Ей требовалось время, чтобы понять, что у нее спрашивают, а чтобы ответить – так еще больше.
Снова резко дернули за локоть.
– Давай скорей! – рявкнула Дания, – у меня и без тебя забот хватает!
Перед глазами стоял унитаз. Отвратительный запах ударил в нос, заставляя представить сколько девочек садились сюда до нее. Мысли снова увели сознание от реальности. Нина представляла утреннюю и вечернюю шеренги детей, тянущиеся от противоположного конца коридора. Непрерывный поток орущих и ревущих сверстников, теряющийся в обшарпанной холодной уборной, где огромная черноволосая фурия с орлиными глазами следила за пациентами, точно надсмотрщик.