Нищета. Часть первая
Шрифт:
Но куда бежать? В Эльзас? Увы, там на улицах гремели саблями пруссаки, из-за которых она и покинула родину. В Эльзас! Но кто ей поможет, кто защитит в родном краю, где у нее остались лишь могилы близких? Братьев убили немецкие уланы, отец и мать умерли с горя, потеряв все, даже родину. Ее ждала там только скорбь…
Но и здесь была она одинока, совсем одинока с тех пор, как ненавистная полиция не только лишила ее доброго имени, но и сумела оттолкнуть от нее немногих сочувствовавших ей людей. Без сомнения, они наводили справки, и им сказали…
Клара обвела взглядом свой уголок, обстановку, купленную
Девичье гнездышко пленяло чистотой и порядком. Клара не жалела сил, поддерживая здесь уют; ей будет очень тяжело переезжать на другую квартиру и начинать все заново. Найдется ли там на окне местечко для герани и ароматных левкоев? Хватит ли солнца для коноплянки, щебетавшей над цветочными горшками?
Нет, Клара знала, что во всем Париже ей не удастся найти такого удобного и дешевого уголка, полного света и воздуха.
Она с тоской взглянула на извещение, которое ей сунула Сюзель. Там было указано, когда нужно освободить комнату. Увы! Поскольку Клара являлась зарегистрированной проституткой, то, в интересах общественной нравственности, ей давалось только двое суток на подыскание другого жилья. Парижские домовладельцы — люди чрезвычайно добродетельные, и закон — на их стороне. Впрочем, справедливость требует отметить, что владелец дома, где жила Клара, охотно сдавал квартиры двум или трем особам весьма сомнительного поведения, жившим более или менее роскошно, — в зависимости от этажа, где находилась квартира. Но это совсем другое дело! Ведь снимали не они, а те, кто их содержал; следовательно, нравственность не страдала.
Кларе пришлось, не теряя ни минуты, искать новое пристанище. Нечего сказать, хорошее начало! А она-то собиралась на другой же день вернуться в мастерскую… Девушка рассчитывала, однако, без особого труда найти другую комнату, тоже где-нибудь под крышей. Теперь не время привередничать, придется снять первую попавшуюся, все равно какую. Ей ничего не нужно, кроме работы и конурки для ночлега. Лишь бы забыться после недавних злоключений!
Потом Клара написала мадам Регине, что по непредвиденным обстоятельствам не сможет прийти раньше среды и покорнейше просила хозяйку сохранить за ней место.
Клара запечатала письмо хлебным мякишем и отнесла его на почту. Вернувшись, она легла спать, не поужинав, в сильной тревоге за наступающий день. С раннего утра надо было отправиться искать комнату.
Но поиски оказались напрасны. Клара вышла из дому чуть не с рассветом. Сначала она обошла свой квартал, потом соседний, затем побывала еще дальше, но ей ничего не удалось найти, везде ей отказывали наотрез. Как? Одинокая девушка? Женщинам сдают только квартиры. Кто в состоянии платить, неважно из каких источников, всегда будет достоин уважения в глазах домовладельцев.
Клара исколесила чуть ли не весь Париж, но нигде не согласились сдать ей даже самой дрянной комнатенки.
В Париже, в этом огромном городе, в этой столице мира, которую рабочий люд и украшает, и питает, и обогащает, почти нет места для тружеников, а одиноким честным женщинам там и вовсе некуда деваться. Одиночество уже вменяется им в вину… О, логика!
Какая-нибудь куртизанка занимает целый дворец,
На следующий день Клара должна была съехать с квартиры. Но куда девать вещи? Ведь она так ими дорожила! Как быть? Умолить Сюзель? Молодая мастерица хорошо знала упрямство землячки и не надеялась, что та изменит свое суждение о ней. Когда ограниченный человек вобьет себе что-нибудь в голову, разубедить его очень трудно, и Сюзель, славная, но недалекая женщина, была упряма, как всякая добродетельная дура. Вдобавок, к лицу ли Кларе унижаться перед единственным человеком, который хорошо ее знал и мог бы поручиться за ее честность?..
Когда девушка, понурив голову, проходила мимо привратницкой, Сюзель молча, но со слезами на глазах, сунула ей открытку. Там было написано:
«Можете не возвращаться в „Лилию долины“. Для потаскушек вроде вас работы больше нет. Расчет получите у привратника».
Медленно, останавливаясь на каждом этаже, чтобы передохнуть, Клара поднялась по лестнице. Она была совершенно убита. Вернувшись к себе, девушка устало опустилась на узкую кровать, аккуратно застланную белым покрывалом.
Солнце садилось. На фоне бархатисто-синего неба отчетливо выделялся целый лес труб, увенчанных султанами дыма. Наступил час ужина, час, когда семьи собираются вместе. Лучи заката, заглянув в раскрытое окно, позолотили комнатку мастерицы.
У нее не было теперь ни друзей, ни жилья, ни работы. Все, кто ее знал, думали, что она «гулящая»… Что делать? Оставалось одно — умереть. Она никому не нужна, одинока и вольна распоряжаться своей жизнью; так по крайней мере ей казалось. Сердце Клары заныло. С невыразимой тоской взглянула она на маленькие часы с подставкой из черного дерева и на две статуэтки, которые изображали скорбящих Эльзас и Лотарингию. Они стояли на каминной доске, покрытой вышитой дорожкой и украшенной недавно купленными искусственными цветами. Клара рассеянно слушала пение коноплянки, и слезы, крупные детские слезы катились из ее глаз при мысли, что эта птичка — такая же изгнанница, как она.
Открыв клетку, Клара сказала:
— У тебя есть крылья; возвращайся в родные места!
Птичка улетела, и девушка затворила окно. Затем, порывшись в комоде, она вынула старую шерстяную юбку своей покойной матери, поцеловала ее, разорвала и тщательно заткнула материей все щели в комнате. Потом, передвинув на середину железную печурку, она набила ее углем, вытерла всюду пыль и навела порядок.
Близилась ночь. Клара села у окна, откинула голову на спинку стула и задумалась, глядя на небо. Ей вспомнилось то далекое время, когда девочкой, не ведая о людской жестокости и несправедливости, она по вечерам играла с братьями у порога родного дома, а родители сидели рядом, разговаривали с соседями и трепали пеньку. Как хорошо было кругом! Сколько воздуха, света, простора, зелени! И какая тишь! Они довольствовались малым и были счастливы. Жизнь текла тихо-тихо, словно вода в неторопливом ручейке. Отец Клары был ткачом. Он зарабатывал немного, но семья сводила концы с концами. За станком он обычно что-нибудь напевал, и мерный стук челнока аккомпанировал его пению. Мать была хорошей хозяйкой, любила детей и заботливо ухаживала за ними…