Нищие
Шрифт:
Юрайт не стал, да уже и не было времени объяснять Кнорусу, что никаких чувств, кроме дружеских, он к Агате не испытывает. Да и не поверил бы Кнорус. Информация, которой накачивала его Ассоль, для него была более достоверной.
Юрайт понимал, что своим освобождением из застенков он прежде всего обязан госпоже Афинской, которая уважала его, рядового линейного нищего, за профессионализм и изобретательность. Но будь на её месте Кнорус, то он палец о палец бы не ударил, чтобы что-то сделать не только для Юрайта, а вообще для какого-нибудь нищего из штата госпожи Афинской. По своим взглядам на нищенский бизнес, по своему отношению к рабочей силе Кнорус практически ничем не отличался от Яхтсмена. Разве что поумнее да похитрее был в делах.
Впрочем, для одного нищего он сделал бы многое. Это была Агата. Правда, Агата играла все-таки не роль нищенки в огромном
Но сама Агата в своих душевных беседах с Юрайтом не однажды жаловалась, что на прямолинейные ухаживания Кноруса она не может ничем, кроме раздражения, ответить. * Юрайт, - спросила она, когда они сидели в "Макдональдсе" после работы, - почему ты за мной не ухаживаешь? Я тебе не нравлюсь, Юрайт? Или ты Кноруса боишься? * Кноруса боюсь, - постарался уйти от щекотливой темы Юрайт. * Не верю, что боишься, - отодвинула она от себя вазочку с мороженым и уже с грустью произнесла: - Я тебя понимаю - сердцу не прикажешь...
Юрайт решил обратить разговор в шутку и, рассмеявшись, встал со стула, растянул пальцами галифе: * Агата, миленькая, ну как я могу ухаживать за тобой в таком виде? Ты только погляди на меня - сапоги, бушлат без погон, шапка без кокарды. Бомжара, и только! Даже удивляюсь, как ты со мной рядом-то ходить не стыдишься! * Я такая же, - серьезно сказала она.
– Такой же, как и ты, человек, разыгрывающий роль нищего. * Ты скрипку в футляр спрятала, очки и платок сняла - и обыкновенный человек. Студентка. К тому же с музыкальным образованием. Интеллигент. А у меня, кроме десяти классов школы, армии, да нищенского университета, за душой - ничего. * Но ты же собираешься в театральный? * Собираться-то собираюсь, но кто меня туда примет? Знаешь, есть хороший анекдот на эту тему. Маленький Вовочка скачет на палочке, играя в военного. Словом, как и я играю военного. Ну, так вот, подбегает к дедушке-генералу и говорит: "Деда, а я стану военным?" Старик в ответ удивляется: "Конечно, станешь". Вовочка опять по комнатам скачет и через минуту опять к деду заворачивает: "Деда, а генералом стану?" Старик ещё больше удивляется: "Станешь и генералом, внучек", берет газету и начинает читать. Но через пять минут Вовочка на своей палочке-лошадке опять около деда: "Дед, ну а маршалом я стану?" Тут старый генерал закрывает газету и серьезно говорит внуку: "А вот маршалом, внучок, тебе быть не грозит". Вовочка удивляется - это почему же? А старый генерал отвечает, мол, у маршалов свои внуки есть.
Агата вымученно засмеялась: * А знаешь, Юрайт, мне с тобой не стыдно, даже когда ты в "актерской" форме. Потому что с тобой весело и хорошо. * У меня другой-то и нет, Агата, - решил совсем уж прибедниться Юрайт. * Врешь ты все, Юрайт. Видела я тебя однажды на Ленинских горах. В джинсиках, курточке. И не один.
Она сказала это с таким упреком и сожалением, что ему чуть ли не до слез стало жалко скрипачку. Он, конечно, не дурак и догадывался, что Агата в любой момент готова откликнуться на его чувства. Но чувств, кроме обыкновенных, дружеских, у него к ней никаких не было. Иногда он сам себя спрашивал, хотел бы он провести с ней время как с женщиной. Ведь пользовался же он услугами проституток, которые по его вечерним сменам работали над ним, около гостиницы "Москва". Если уж ему сильно хотелось женщину, он после смены поднимался наверх, обращался к знакомому сутенеру, и тот ему устраивал девочку на ночь со скидкой пятьдесят процентов. Все они, подпольные и ночные люди на Мырле, были повязаны одной веревочкой. Да и Юрайт, как-то спрятал от облавы этого сутенера в дежурной подсобке, что в переходе метро.
Но Агату он не пожелал бы даже как женщину. Слишком хорошим другом она была для него во всей этой нищенской компании. * Ты, не обижайся, Агата, ответил он, снова уходя от прямого ответа, - но ты ведь и сама прекрасно понимаешь, что Афинская не приветствует никаких амурных... * Плевать мне на Афинскую. Я человек независимый и свободный. И не называй меня больше Агатой, у меня есть имя!
Он видел, что с девчонкой начиналась истерика и, как мог, постарался её утешить: * Успокойся, Ага..., извини, Иришка.
Но она уже вскочила со стула и неслась к выходу из кафе.
Юрайт думал, что на этом их дружба с откровениями и разговорами обо всем, их прогулки по переулкам и улочкам центра Москвы прекратятся. Но через неделю Агата сама подошла к нему и как ни в чем не бывало попросила: * Прогуляемся
Юрайт не возражал. За ту неделю на душе скопилось немало отрицательных эмоций, а с Агатой было всегда легко разговаривать на любые темы.
Они шлялись по арбатским переулкам, пили кефир из пакетов и ели горячие булки. И говорили, говорили, как будто не виделись несколько лет. Видимо, она хотела заговорить свою вину за истерику в кафе, а он загладить свое дурацкое холодное отношение к ней в тот день.
Они болтали без умолку. О Москве, о выборах в государственную Думу, о его предстоящем поступлении в Щукинское, мимо которого они как раз проходили, об Афинской и её политике и, конечно, о тех, кто награждает их за нищенское ремесло последней тысячей из кошелька. * Ты, знаешь, я заметил, что те, кто богат, даже не смотрят в сторону нищих. Они боятся смотреть на нас, как бы ограждают и застраховывают себя и свои чувства от каких-либо даже маленьких потрясений. А если такой нувориш встречается со мной глазами, то я замечаю в них огорчение не за бедную Россию, а за то, что он по какой-то случайности спустился в метро. А в основном ведь мы трясем рабочий класс и пенсионеров, тех, кто сам за три дня до получки вынужден занимать деньги у друзей и соседей. * У каждого своя работа, Юрайт. Я иногда думаю, что если бы не было нищих, то сердца людей давно бы уже очерствели. В людях просыпается жалость, когда они видят нищих и думают, что их бедственное положение ничто по сравнению, к примеру, с твоими бедами - инвалидностью, безденежьем, унижением перед ними. Да и я ведь не виновата, что народ не ходит на концерты. Тем более уверена - им не перестала нравиться скрипичная музыка. Просто раньше они шли к нам, теперь - мы к ним. И они, как и в прежние времена, платят. Понемножку, за кусочек концерта. * Так ты, Агата, играешь, даешь людям наслаждение. И этим зарабатываешь. А я? А-то выклянчиваю!
Она улыбнулась: * Я не раз издалека смотрела, как ты выклянчиваешь. Это же спектакль, жуткая драма! Слушай, Юрайт, мне кажется, что если ты сыграешь нищего на вступительных экзаменах, тебя сразу на третий курс примут. * Смеешься... * Нет, действительно, Юрайт, ты же прирожденный актер. Я верю, что ты поступишь. Понимаешь, если бы люди почувствовали в твоих монологах про Чечню и Таджикистан какую-то фальшь - они бы подальше обходили тебя стороной, а отслужившие и повоевавшие ещё бы и расправу устроили. Но тебя жалеют... Я слышала, что ты в переходе не только партию бойцов играешь? * Было дело - исполнял роль уволенного с завода "зиловца". * Кого?
– расхохоталась она, догадавшись, о какой профессии идет речь.
– "Зиловца" - рабочего, которого уволили за организацию голодной забастовки на Автомобильном заводе имени Лихачева. Эту роль я исполнял, когда настоящим "зиловцам" целый год зарплату не платили, и я разыгрывал жертву-рабочего в переходе. * Афинская научила? * Нет, самого понесло. Как-то все утро исполнял роль почиканного чеченцами командира минометного взвода. А тогда по всей Москве протесты за прекращение войны проходили. Рабочий люд баламутил, дескать, их зарплата шла на поддержание военных действий. Я сходил к тете Поле, дежурной по станции, попросил у неё рабочую спецовку, затем переодел галифе и бушлат и вернулся на свое рабочее место. Сел к стене, повесил на шею картонку "Я рабочий ЗИЛа. Мне после голодовки нужно восстановить силы, но администрация завода уволила меня, не заплатив ни копейки". Мимо меня проходили такие же рабочие и служащие, давно не получавшие денег, но почти у каждого находилась мелкая банкнота для меня.
Агата расхохоталась: * Тебе фантазии не занимать. * После смены эти же слова мне говорила и Афинская. Но в тот день мне впервые стало стыдно за свою профессию. * Не комплексуй, - сказала Агата, когда они расставались около метро "Смоленская".
Юрайт помнил, как в тот день, в арбатских переулках их накрыл сильнейший, словно тропический ливень. Они забежали в какой-то подъезд, но были уже до нитки мокрые. Она дрожала. Он снял свой офицерский китель без погон и накинул его на плечи Агаты. Но она стучала зубами и говорила, что все равно не может согреться и затем, крепко обняв Юрайта руками за талию, прижалась всем телом к его груди. Сказать, что ему было приятно, значит, сказать неправду. Но и отстранить её от себя у него тоже не было желания. Ему было никак. Ему было так, как замерзшим в палатке солдатам, которые вынуждены укладываться на ночлег при двадцатиградусном морозе в горах. Ему было просто тепло. И они стояли в сыром московском подъезде, плотно прижавшись друг к другу, и ждали окончания ливня.