Нищий, вор

Шоу Ирвин

— Эти двое парней, должно быть, здорово над вами поработали, — заметил он.

— Очень я страшный? — спросил Рудольф.

— Нет, ничего, мне даже нравится. Наверно, я просто привык к перебитым носам. Выглядит более посемейному. — Ссылка на отца далась ему легко и естественно, и они оба засмеялись.

— Гретхен уговаривает меня решиться на операцию, но я сказал, что такой нос делает меня непохожим на других. Я рад, что ты с этим согласен.

— А что вы должны мне объяснить?

— Помнишь, я писал тебе, что она собирается поставить фильм?

— Да.

— Ну

так вот, теперь у нее все уже на мази, и через месяц она начинает съемки. Почему-то, — шутливо продолжал Рудольф, — она считает, что ты очень красивый молодой человек…

— Ну что вы, — смутился Уэсли.

— Как бы то ни было, о вкусах не спорят. Во всяком случае, она уверена, что ты можешь подойти для одной из ролей, и хотела бы тебя на нее попробовать.

— Меня? — изумленно спросил Уэсли. — В кино?

— Мне судить трудно, но Гретхен прекрасно разбирается в этом, и если она так считает…

— Я с удовольствием готов повидаться с Гретхен, — пожав плечами, сказал Уэсли, — но ни на какие роли я не согласен. У меня много дел, и не хочется терять попусту время. И зачем это мне, чтобы люди на улице подходили и говорили: «Я вас сразу узнал, мистер Джордах!»

— Я тоже такого мнения, — заметил Рудольф, — но мне кажется, что гораздо вежливее сначала выслушать Гретхен, а потом уж отказываться. Во всяком случае, люди на улице не будут говорить «мистер Джордах», потому что в кино любят менять фамилии актеров, а такую, как Джордах, поменяют всенепременно, поскольку никто не будет знать, как ее правильно произнести.

— Неплохая мысль — поменять мне фамилию. — Уэсли задумался. — И не только для кино.

Рудольф внимательно посмотрел на племянника. Для подростка его возраста это были странные слова. Он не совсем понимал, что за ними скрывалось, но почему-то они вызвали в нем тревогу. Пора переменить тему.

— А чем ты занимался последнее время? — спросил он.

— Я ушел из дома, — ответил Уэсли.

— Ты сказал мне об этом по телефону.

— Меня выгнали, — объяснил Уэсли. — Об этом я вам не сказал.

— Нет.

— Мать выгнала. Но я ее не виню. Мы, наверное, слишком разные люди и не можем жить под одной крышей. И, пожалуй, на одном свете… Она приставала к вам из-за меня — насчет ордера на арест и всего прочего?

— Этот вопрос решен, — ответил Рудольф.

— Я полагаю, вами? — Голос Уэсли звучал почти обвиняюще.

— Об этом не стоит говорить, — отозвался Рудольф. — Кстати, где ты был все это время?

— Во многих местах, — уклончиво ответил Уэсли. — Приезжал в Нью-Йорк несколько раз.

— Ты мне об этом не сообщал. — Рудольф постарался скрыть огорчение.

— Вам хватает и собственных забот.

— Я мог бы тебе помочь.

— Может быть, — усмехнулся Уэсли, — я приберегал вас на тот случай, когда мне на самом деле понадобится помощь. — Лицо его стало серьезным. — Мне повезло. Я нашел очень хорошего друга.

— Ты неплохо выглядишь и прилично одет… — Ему внезапно пришло в голову, что, возможно, кто-то прибрал Уэсли к рукам и использует его для темных дел: заставляет подбирать для сутенеров на автовокзале попавших

в беду девчонок или перевозить наркотики. После зверского избиения в собственной квартире Нью-Йорк приобрел в глазах Рудольфа новый, зловещий ореол. А неопытный мальчик, бродящий по Нью-Йорку без цента в кармане… — Я надеюсь, ты не занимаешься ничем недозволенным?

— Нет, — засмеялся Уэсли. — По крайней мере пока нет. Мой друг работает в журнале «Тайм». Это женщина. Она помогла мне, когда я приехал в Нью-Йорк, разузнать про отца, найти людей, которые его знали. Ну, их адреса и кто они. Они там, в журнале, все обо всех знают. Наверно, ей стало меня жаль. Во всяком случае, я не ошибся: она навела меня на след многих людей.

— Этот костюм она тебе купила?

— Она одолжила мне деньги, — обороняясь, сказал Уэсли. — И выбрала. И еще кое-что.

— Сколько ей лет? — встревожился Рудольф, представив себе старую деву, завлекающую неискушенного юнца.

— Года на два больше, чем мне.

— Ну, все, что меньше тридцати, — это ничего, — улыбнулся Рудольф.

— Ей до тридцати далеко.

— У тебя с ней близкие отношения? Ты извини, что я так прямо спрашиваю.

Уэсли этот вопрос, по-видимому, не обидел.

— Нет. Я сплю на кушетке. Она называет меня двоюродным братом.

— Мне бы хотелось встретиться с этой молодой дамой.

— Она вам понравится. Она очень милая. И правда много для меня сделала.

— С кем же ты разговаривал? — с любопытством спросил Рудольф.

— С четырьмя-пятью людьми, в разных местах. Одни оказались хорошими, другие — плохими. Но если вы не против, мне не хотелось бы об этом говорить. Мне самому еще надо во всем разобраться.

— И теперь тебе кажется, что ты лучше знаешь своего отца?

— Пожалуй, нет, — серьезно ответил Уэсли. — В общем, я теперь знаю, что в молодости он попадал во всякие передряги. И понимаю, каково ему было. И, возможно, сейчас я даже еще больше им восхищаюсь за то, каким он стал после такого начала в жизни, — сам не знаю. Но главное — я лучше его помню. Я боялся, что начну забывать его. А так, — сказал Уэсли искренне, — он со мной все время. У меня в голове — будто сидит и разговаривает со мной, понимаете?

— Кажется, понимаю. А теперь объясни, зачем ты все-таки приехал? — Рудольф засмеялся. — Помимо обеда.

— Я приехал, чтобы попросить вас об одной вещи. — Уэсли замялся и опустил глаза на стол. — Даже о двух.

— О каких?

— Я хочу уехать обратно в Европу. Мне хочется повидаться с Кейт и увидеть ее ребенка. И Кролика. И Билли Эббота. Посмотреть, как он живет. И еще кое-кого в Антибе. Я почему-то не чувствую себя дома в Америке. С тех пор как я сюда приехал, у меня не было ни одного радостного дня. — В его голосе звучало такое волнение, что это нельзя было счесть просто жалобой. — Может, со временем я привыкну, но пока я здесь чужой. Вы мне когда-то говорили, что, по мнению того адвоката в Антибе, через год мне разрешат вернуться во Францию. Вот я и подумал: если бы вы написали ему и узнали…