Нищий
Шрифт:
Я глянул в зеркало и увидел в нем довольно молодого человека с жестким скуластым лицом и синими глазами. Я уже забыл, когда я смотрел на себя в зеркало. Последний раз, наверное, когда меня стриг и брил цирюльник. И я давно, с армии, не видел себя безбородым. В целом я выглядел вполне прилично, если забыть про шрам на щеке и порезы. Вряд ли в этом тридцатилетнем парне узнают старика Седого. А это мне и требовалось.
Пошарив по комнате, достал магический амулет для улучшения памяти, спрятанный под крышкой стола, из кучи тряпья вынул магическую лампадку — поставил ее на стол, долго смотрел молча, прощаясь с еще одним периодом своей непростой жизни и со своим другом, затем произнес слова, которые часто слышал от Катуна,
Больше меня здесь ничего не держало — я погасил лампу тем же словом, положил в котомку и вылез из подвала. Деньги на первое время у меня были, а потом видно будет, что делать. Подхватив свои сумки с продуктами, я медленно побрел в сторону моря. Шел долго, не меньше двух часов, в конце концов вымотался как собака, нашел в леске у берега ложбинку, засыпанную старой хвоей, и улегся на сухую подстилку. Ветер мне не задувал, было тепло и вполне терпимо. Я накрыл голову воротником куртки и забылся недолгим тревожным сном.
Спать долго не пришлось — скоро взошло светило и стало ощутимо пригревать мою бритую макушку. Я потянулся, хотел сказать что-то Катуну… и вспомнил, что его больше нет. Нахлынула волна депрессии и ужасно захотелось выпить — впервые за все время, проведенное в этом мире. Я встряхнулся, сел и, снимая с себя дурман усталости и недосыпа, потер лицо руками, случайно содрав при этом застывшую корочку пореза от бритья. Взвыл, выругал себя за тупость и решительно стал сбрасывать одежду — разделся донага и пошел к морю. Морская вода сразу защипала в свежих ранах, но я мылся, смывая с себя пот, и грязь, и весь негатив последних дней… а может, и лет.
Я с упоением приговаривал, как меня когда-то учила бабушка: «С меня вода, с меня худоба, с меня вода, с меня худоба», чтобы с текучей водой ушла вся чернота из моей жизни. Усмехнулся про себя: если бы так просто можно было бы смыть все горести из жизни.
Я поковылял по рыхлому песку к своей одежде, когда услышал звонкий смех и увидел беззастенчиво рассматривающую меня девушку лет семнадцати-восемнадцати, сидящую на лошади, она показывала на меня хлыстом какому-то молодому вельможе и говорила:
— Смотрите, Эдурад, этот нищий довольно мужественно выглядит, не то что вы… и кое-что у него завидное. — Она залилась смехом, глядя на то, как пыжится и злится ее спутник.
Тот побагровел, как помидор, и прошипел:
— Сейчас я накажу этого бесстыдника — совсем обнаглели эти простолюдины! Благородным людям уже скоро и погулять негде будет, без того чтобы не наткнуться на какого-нибудь хама!
Хлыщ пришпорил коня и понесся на меня, подняв над головой плеть. Мне никак не улыбалось получить по голому телу кожаной витой змеей, но убежать я тоже не мог и потому встретил всадника, стоя к нему и его красотке лицом. Эдурад замахнулся, ударил — я перехватил плетку в воздухе, обмотав ее вокруг кисти руки, и рванул вниз, продолжая ее движение. Аристократ на скаку вылетел из седла, ударился о песок так, что из его легких с хаканьем вышел воздух, и попытался подняться, вытаращившись на меня. Я сверху вниз ударил его в челюсть — что-то хрустнуло, то ли вылетел зуб, то ли сама челюсть не выдержала такого обращения и сломалась, в любом случае — он затих на песке.
Снова повернувшись к девушке, у которой смех замер на губах, я рявкнул:
— А ну пошла вон!
Девушка страшно напугалась и пустила коня галопом, уносясь как от демона. Не знаю уж, что она увидела у меня в лице, но ей это явно не пришлось по душе. Я быстро поковылял к одежде, натянул на себя и скрылся в лесу, стараясь уйти от этого места как можно подальше. Успокоился я только уже в городе, затерявшись в толпе спешащих и бегущих
Увидев вывеску цирюльника, я остановился и решился зайти. Надо было превратить мою жуткую прическу во что-то более пристойное, иначе ни один домовладелец не сдаст мне комнату и ни один работодатель не возьмет на службу.
Через полчаса миру предстал молодой человек с почти лысой головой, очень белесый, с гладкой кожей лица, местами слегка поцарапанного, видимо, при спешном бритье. Теперь нужно было поискать квартирку.
Я пошел в сторону порта — там находились кварталы, где жил ремесленный люд. Если и можно было найти недорогое жилье, то только в этом месте.
Как ни странно, комнату удалось снять довольно легко — первая же встреченная женщина посоветовала мне обратиться к матушке Марасе, которую я нашел в белом домике, в ста метрах от церкви. Это была женщина лет шестидесяти или постарше, с умным морщинистым лицом, на котором сияли голубые глаза, более приличествующие молодой девушке, — из них исходит настолько яркий свет, что казалось, будто женщина постоянно радуется жизни и воспринимает ее так, как и надо — живому все хорошо.
— Приветствую вас! Вы матушка Мараса?
— Я вроде как, — улыбнулась она и внимательно осмотрела меня с ног до головы. — А ты кто, парень? Насчет комнаты, наверное, — догадалась она. — А тебя как звать?
— Да, точно. Ищу комнатку недорогую. Не поможете? Меня звать… Викор, — ответил я, на сей раз уже сознательно изменив свое имя, чтобы не возникло ассоциаций со словом «седой».
— Ну чего же не помочь, — усмехнулась она, — сдаю я комнатку. И недорого. Правда, что ты понимаешь под «недорого»? Знаешь что, давай вначале посмотрим жилье, а потом будем разговаривать. А то как-то глупо получается. Пошли, пошли… — Она мягко взяла меня за плечо и подтолкнула к калитке, открытой в оплетенном виноградом заборе. Потом с жалостью посмотрела на мою волочащуюся прямую ногу и трость, на которую я опирался, и покачала головой: — И-эх-хх… все вы, молодые, попадаете в мясорубки… Вот и мой — ушел служить на границу с Аранией и не вернулся. Говорила ему: не ходи, не ходи! А он: мир погляжу, вырвусь из этого болота, стану важным человеком, офицером, куплю тебе новый дом — разбогатеем на трофеях! Вот и разбогател… И не знаю теперь, где его косточки лежат. Я бы рада сейчас его хоть инвалидом, хоть безногим увидеть — а нету теперь моего сынка. Это его ведь комнатка. Отца у нас давно нет — в море пропал, сгинул, так и жили вдвоем, пока сын не завербовался в армию… Да ну что я на тебя все это вываливаю… тебе и так несладко, вижу. Просто, глядя на тебя, вспомнила сына и расстроилась — не обращай внимания на старуху.
— Ну не такая уж вы и старуха, — усмехнулся я, — а в молодости, похоже, красотка были.
— А как догадался? — Она усмехнулась и с интересом посмотрела на меня: — Да-а-а… парни сохли по мне. Потом мой Айван меня сосватал — классный парень был, капитаном должен был стать, старшим помощником ходил в море. Статный такой, высокий, красивый! Только полгода с ним прожили… так и сгинул на дне морском. Вот теперь одна я… Решила комнатку сдать — вроде и не скучно одной будет, и деньги тоже нужны. Ну что я могу заработать на лечебных травках — не стану же я с соседей брать помногу за лечение, они сами не богатеи, а богатые клиенты сюда не ходят.
— Так вы лекарка? И магией умеете? — заинтересовался я.
— Ну так… не больно-то магией. Могу травку прорастить хорошо, чтобы выросла в огороде, отвар травяной приготовить — ну вот и все, в общем-то. Рук-ног отрастить не могу, если ты об этом, — понимающе взглянула она на меня.
Я кивнул и прошел за ней в коридорчик, завешанный пучками трав и мешочками — похоже, с истолченной травой.
— Как пахнет хорошо! — Я повел ноздрями и втянул воздух. — Люблю запах травы!
— Я тоже, — усмехнулась Мараса, — может, потому и стала лекаркой.