Нити судьбы. По ту сторону барьера 2
Шрифт:
Изимка затихла, а потом как-то подобралась и успокоилась. Взгляд стал равнодушным и непроницаемым. Она больше ничего не говорила и не спрашивала, молча сидела и незаметно скользила взглядом по окружающей местности, словно стараясь запомнить её.
Короткие приказы, которые периодически раздавал один из эльфов, позволяли предположить, что это и был предводитель отряда. Он же и был самым «общительным»: лично приводил в чувство людей. Вскоре время привала подошло к концу, и эльфы распределились между пленными. За Чонсоком сразу четверо присматривало. Ведьму на ноги поднимали двое, к Кларис подошел главарь, а ещё один
Лайю отвязали от дерева, оставив связанными за спиной только кисти, и помогли подняться. Веревка, вскоре опутавшая ноги, позволяла сделать шаг, но не позволяла сорваться на бег. На шею накинули петлю, край веревки держал один из эльфов. Рядом поставили Чонсока и Кларис. И каждого держал на таком поводке свой эльф. Впереди шел главарь, затем эльфы, которые вели и подгоняли пленных, а за ними ещё четверо воинов.
Сапоги ей так и не вернули, идти босыми ногами по земле было больно и холодно. Как только Лайя спотыкалась или замедлялась, то её дергали за веревку и, чтобы не быть задушенной, ей приходилось ускоряться и продолжать идти несмотря на боль и порезы в ногах. Впрочем, куртку ей тоже не вернули. Вначале тело сильно тряслось, пытаясь справиться с холодом, а потом… а потом сил замечать это уже не было.
Несколько раз она пробовала заговорить с Чоном, но как только эльфы слышали их речь, то сильно дергали за веревку, и петля на шее затягивалась. Поэтому всё, что Лайя могла, это идти как можно ближе к нему. Плечо Чона, иногда соприкасаясь в движении с её, дарило поддержку, а взгляд согревал и успокаивал.
Когда очередная острая ветка проткнула ступню, Лайя до крови закусила губу, содрогаясь от боли и сдерживая крик. Возглас станет поводом для очередного удушения – лучше перетерпеть. Но шумный выдох всё-таки не сдержала, поэтому невольно сжалась, ожидая ответной реакции её сопровождающего. Эльфы, о чем-то тихо переговариваясь, не заметили заминки – Лайя часто заморгала, прогоняя остатки проступивших от боли слез, и чуть расслабилась, бросая взгляд на Чона. Он безмолвно зашептал, по его губам она прочла:
– Мне так жаль, чхаэри…
Она поспешила отвернуться: не хватало ещё растерять свою решимость и поддаться слабости.
Начинало темнеть, а они всё продолжали идти, и только когда в лесу начал раздаваться гул, свернули с тропы в сторону. Лайя увидела небольшую каменную хижину, окна которой были заколочены разной ширины досками и короткими ветками. Внутри не было никакой мебели, в углу только стояла небольшая, ростом с полвысоты человека, металлическая клетка, куда её и Чонсока затолкали и закрыли на ключ. Кларис, как самую благонадежную и послушную, просто оставили связанной в углу. Эльфы заперли за собой дверь хижины и тут же улеглись спать, оставив одного дежурного.
Места в клетке было мало, вытянуть ноги или сесть нормально было невозможно. Лайя устало положила голову Чонсоку на плечо, прижимаясь своим боком к его, чтобы согреться. Связанные за спиной руки выламывало от неудобной позы, но отдых, который получили наконец-то ноги после дня пути босиком, перекрывал это чувство. Чонсок прижался щекой к её голове. Несмотря на чудовищный день, им обоим не спалось: очень нужно было поговорить. Когда эльфы затихли, а их дежурный тоже задремал, Чонсок потерся щекой о рыжую макушку. Лайя подняла
– Когда вернется твоя магия?
Он тут же повернул голову в бок, чуть склоняясь в сторону девушки. Лайя прошептала, дотягиваясь до его уха:
– Когда рана заживет или когда я перечеркну символ кинжалом. Но нам в любом случае нужно попасть к ним в клан, там будут другие пленные. Поэтому пока придется идти и слушаться, не думаю, что стоит пробовать бежать. Да и искать укрытия на ночь самостоятельно – не самая лучшая идея.
– Как же хорошо, – едва слышно прошептал Чонсок.
Из-за мрака Лайя почти не видела его, но представила, как при этих словах он с блаженной улыбкой прикрыл глаза. А вот что именно хорошо, из того, что она сказала, так и не поняла.
– Что хорошо?
– Твоё дыхание греет шею и ухо, – в свой черед ответил он ей и следом выдохнул, согревая её щеку и ухо.
Лайя улыбнулась, наслаждаясь мурашками от скользнувшего по телу тепла. Чонсок чуть повернулся, насколько это позволило пространство, и она пристроила свою голову на его груди, стараясь прислониться ещё и боком, и плечом. Оба затихли, мысленно концентрируясь на том участке своего тела, которое в этот момент было прижато к другому, как будто это могло ускорить процесс согревания.
И всё же это свершилось – стало теплее.
А ведь завтра может стать её последним днем, а она так и не узнает, что значит слово «чхаэри».
Лайя тихо хихикнула, снова поражаясь причудам своего сознания, которое в этом ужасе пыталось выжить, обращая внимание на глупости.
– Что значит «чхаэри»?
– Ведьма, – после паузы ответил Чонсок.
Лайя почему-то была уверена, что он врет. Упрямство всколыхнулось внутри.
– А если я спрошу у Тэруми?
– Ты мне сейчас угрожаешь? – сердито выдохнул Чонсок ей на ухо.
Лайя в ответ несильно боднула его. Он дернулся, собираясь сбросить её. Шорохи разбудили дозорного. Эльф встрепенулся и подошел к пленным. Лайя и Чонсок тут же замерли и притворились спящими. Постояв немного рядом, эльф вернулся на место, зябко кутаясь в свою меховую накидку.
Больше рисковать и говорить Лайя не стала. Тихо лежала и слушала, как сильно и размеренно стучит сердце Чона. Это действовало успокаивающе, постепенно погружая в сон. Вдруг оно застучало чаще, выдавая волнение воина, а потом раздался шепот:
– Это значит «родная».
– Что? – от неожиданности Лайя спросила громко.
Дозорный снова подошел к клетке и яростно зашептал, при этом угрожая оружием. Чонсок послушно закивал, молча соглашаясь на всё, что там этот эльф говорил. Как только дозорный отправился обратно, Лайя приподняла голову и на секунду прижалась лбом к щеке Чона, а потом тут же легла обратно, боясь попасться на глаза эльфу.
Она замерла, радуясь, что сейчас мрак, который не дает увидеть лицо Чона и который скрывает и её лицо от всех. Внутри стало так тесно, горло сжал спазм. Она задерживала дыхание, стараясь удержать слезы, но те всё же полились. Дурацкое слово… Одно дурацкое слово, в котором было столько участия, столько тепла… Она помнила, с какой интонацией Чон его говорил. И это воспоминание её сейчас убивало. Ведь он тоже был очень дорог ей. А все, кто ей были когда-то дороги, оставили её. И если… если…