Нити

Михалевская Анна

— Думаешь, всё можно купить, да? Думаешь, твои бумажки что-то исправят? — девушка словно выплевывала слова.

Я видел, чего ей стоило не расплакаться. Хотел успокоить, но не знал как.

— Сказала же, не там ищешь, — совсем тихо добавила Лика.

Я спрятал бесполезные деньги в карман. Она права, это лишь бумажки. Неужели я обнищал настолько, что мне больше нечего дать?

Развернувшись, я пошёл из квартиры прочь — и снова окунулся в жару и навязчивые воспоминания.

В середине двора доживал свой век колодец — мраморный, пузатый, обхваченный поржавевшим железным обручем. Я никогда не видел, чтобы

из него набирали воду. Ворот давно скрутили, ещё во времена моего детства, шахта была прикрыта крышкой, на которую соседки ставили горшки с цветами. Открыли колодец мы лишь раз…

От жары над плитами плывёт марево. Мы сидим у старого колодца — наше любимое место для игр. Красная нить в руках Доры причудливо вьётся узелками и петлями.

— Бабушка научила, — бросает Дора, не отрывая взгляда от нити. — Сделаю для тебя…

Её лицо становится белым-белым, почти прозрачным, тонкий профиль размывается, и Дору обволакивает сладкая вата тумана. Конечно, мне это кажется, так шутит надо мной марево раскалённого воздуха. Дора верит в свой туман, и мне нравится слушать её истории, но ведь они ненастоящие.

Мраморный бок колодца приятно холодит спину, полбанки компота выпито, под рукой новый футбольный мяч — отец ни с того ни с сего расщедрился на подарок. Со мной дружит Дора-недотрога, ни одного мальчишку со двора она больше не подпускает к себе. Чего ещё желать? Но меня гложет тревога. Маме плохо. Мы ходим к ней в больницу, папа пытается шутить, но мама не обращает на него внимания. Она смотрит на меня, её лицо — такое маленькое — утопает в необъятной подушке, я знаю — она хочет что-то сказать, вот только я не хочу это слышать. Папа, наверное, тоже не хочет, поэтому всю дорогу сам трещит без умолку. Но домой мы идем уже в молчании. На ужин — подгоревшая картошка. Я без напоминаний мою посуду, делаю уроки. В гостиной во всю громкость стрекочет телевизор, но квартира кажется брошенной и пустой…

Дора будто чувствует моё настроение, поворачивает голову, внимательно смотрит. Её взгляд совсем взрослый, мне становится не по себе. Но Дора берёт меня за руку, запястье щекочут узелки нитяного браслета, и я успокаиваюсь.

Теперь точно вижу — вокруг нас клубится настоящий туман. Жара сменяется влажным холодным ветром. Дора оглядывается, ёжится. Её рука в моей начинает дрожать.

Не верю своим глазам. Выходит, истории Доры про туман — правда!

— Открой крышку! — шепчет Дора мне прямо в ухо. — Открой крышку!

Я оттаскиваю горшки, отскакивает ржавая петля, и я тяну на себя люк колодца. Крышка медленно сдвигается, а из шахты колодца, как из кипящей кастрюли, валит пар-туман. Он заполняет всё вокруг, и я перестаю видеть двор, сам колодец, Дору, только чувствую руку девочки и шершавую нить на запястье. И этого достаточно — я доверяю Доре.

Мы куда-то идём, я вдыхаю влажный воздух и, кажется, сам становлюсь туманом.

— Проси его о чем-то! Проси! — Дора повторяет

все фразы по два раза, будто молитву читает.

О чём можно просить туман? Дурацкая идея. Но Дора настойчиво сжимает мою руку, и меня будто прорывает.

— Пусть мама поправится! — кричу я белёсой мгле. — Пусть она выживет!

Вихрь подхватывает нас, отрывает от земли, я кувыркаюсь, но даже тогда не выпускаю руки Доры…

Снова сижу у колодца. Под рукой мяч, рядом — Дора. Недоумённо оглядываюсь. Встаю. Крышка на месте. Горшки с цветами, правда, сдвинуты. Но их могла переставить соседка. Разжимаю кулак — в нём плетёная узелками нить.

Дора улыбается. В её глазах стоят слёзы.

— Всё будет хорошо, — говорит подружка. — Обещай, что не забудешь меня.

Растерянно пожимаю плечами. Мы все дни проводим вместе. И так будет всегда. Как я смогу её забыть?…

Из воспоминаний меня выдернул рыжий кот. Потёрся о ноги, запрыгнул на крышку колодца, деловито обнюхал руки. И недовольно дёрнул хвостом. Я был с ним согласен: мне тоже не нравился запах сожалений и разочарований.

На всякий случай я попробовал приподнять крышку. Приложил все усилия, на которые был способен сорокалетний мужчина в неплохой физической форме — тщетно. Крышка не сдвинулась и на сантиметр. А десятилетним мальчишкой я поднял её с легкостью!

То был последний раз, когда я видел Дору. Они с бабушкой Ланбро уехали внезапно, в один день. Я заметил чемоданы возле парадной, стучал в дверь — не открыли, обошёл дом, чтобы подобраться к окну Доры, но так и не докричался. Наверное, тогда я обиделся на неё. У меня появились новые друзья, и Дора постепенно забылась. Но оглядываясь назад уже во взрослом возрасте, я не мог простить себе, что не попрощался с ней. Не понял её слов.

А мама выздоровела. Пережила две моих свадьбы, развод с папой, дождалась внуков. И долг до сих пор не закрыт. Я чувствовал, нет, знал, Дора уехала из-за меня. Она чем-то поплатилась за свою помощь, чем-то важным. Не просто привычной квартирой и размеренной жизнью. Были тысячи вариантов, куда могла уехать семья Ланбро. И я потратил немало времени, перерывая архивы и соцсети в поисках хоть намёка на их имена. Всё без толку. Иногда во сне я вижу, как девушка с прозрачно-белой кожей и пожилая женщина в цветастом платке уходят по ту сторону тумана, и мягкая дымка превращается в непроницаемую стену. Но я не мистик, не шаман, без Доры я не смог поднять даже крышку старого колодца. Чем мне помочь ей? Как отплатить за её добро? Как вернуть оттуда?

Я снова побрёл к знакомой парадной — как зверь, мечась между прутьями в клетке воспоминаний. Застыл у двери, уставился на табличку с фамилией. Рука машинально скользнула в карман, нащупала узелки нити…

«Не там ищешь» — всплыли в голове слова Лики.

Ответ пришёл внезапно. Боже, какой я дурак! Ведь было столько подсказок!

Я бросился за дом, к окну.

— Лика! — закричал я. Сердце замерло.

Только не звенящая пустота, пусть кто-то ответит!

Дрогнула занавеска, в окне показалась девушка.