Нитка кораллов
Шрифт:
Анна Ивановна выглянула в коридор. У стенки, прямо на полу, протянув ноги в валенках, сидел Федька.
— Пойдешь домой, бабушка? Я тебя провожу.
— На свету, днем я и сама дорогу найду. Спасибо. Ступай лучше. Я еще задержусь.
Но когда через полчаса, закончив разговор, она вышла из учительской, ее встретил преданный взгляд черных глаз. Федька терпеливо сидел на тем же месте и в той же позе.
Было пасмурно. Вот-вот опять пойдет снег.
— И для чего ты ждал меня? Задержался, я хожу медленно. С ребятами пошел бы, давно бы уж дома был. Ноги-то у тебя не зябнут?
Она
— Не. У меня ноги не зябнут никогда! Такие у меня валенки, что в них ноги, как в печке. Если сто градусов морозу будет, все равно не проберет. Чулков я в жизни не надевал, ни одного разу! — Федька презрительно сморщил нос. — Для чего их и делают, всякие там чулки? Бабушка, глянь! Лед накладают, сейчас повезут.
У замерзшей реки, пониже моста, стоял грузовик. На нем высились голубоватые глыбы только что вырубленного льда.
— Ты попросись, бабушка! — посоветовал Федька. — Тебя-то подвезут. — Он завистливо вздохнул.
— Да чтобы я на лед села? — ужаснулась Анна Ивановна. — Лучше я двадцать километров пешком пройду! На лед сесть — вот это было бы удовольствие! — Она рассмеялась.
Федька пожал плечами.
— Очень даже прекрасно на льду ехать. Раз меня подвезли. Немножко… — По его тону стало ясно, что даже на льду его вряд ли когда-нибудь подвозили. — А вон та лошаденка, видишь, может, и подвезла бы, так она в другую сторону едет. Всегда так хочется, чтобы подвезли! — признался он откровенно. Потом сообщил скучным голосом: — А вчерась я двух девок наколотил. Маньку Аксенову и Зинку Никитину. Доярок. Как подскочу сзади да ка-ак стукну по спине кулаком!
— За что же, Федя?
— Обязательно надо. Они песню пели про мою мамку… Хху-дую! — прохрипел он с нажимом.
«Вечно простужен, — сокрушенно подумала Анна Ивановна. — Еще бы! На босу ногу. И пальто старое, потертое».
— Песня, может быть, и не худая, тебе показалось. Просто частушки.
— Уж я знаю, что худая! Ну, я им спуску не даю!
«Из-за прозвища Богдан дерется — тоже ведь защищает доброе имя матери, — думала Анна Ивановна. — Но уж тут шила в мешке не утаишь».
На шофера Заготзерна Богданова, чернявого красавца из молдаван, Федька был похож настолько, что если бы и пыталась Анфиса Титова, Федькина мать, скрыть Федькино происхождение, это ни к чему бы не привело. И сама Титова и ее восемнадцатилетняя дочка Клава были русоволосые и сероглазые. Мужа Титовой, Клавиного отца, убили на фронте. Снова замуж Титова не вышла. В последнее время она работала уборщицей в правлении колхоза.
Федька появился на свет восемь лет назад. Богданов был моложе Титовой. Когда исполнилось Федьке года полтора, он женился. Теперь было у него уже трое детей, и все рыжие.
«Хорошо, что Федька хоть не рыжий. Лишний повод был бы для дразнения».
— …И ка дне этого самого колодца, — с воодушевлением говорил Федька, — лежали сокровища, что просто ужасти какие несметные!
— Какого колодца? Какие сокровища? Ты мне сказку рассказываешь? Извини, я начала не слышала. Задумалась.
— Никакую не сказку. Муж тети Наташи, птичницы, ездил в Италию, и там его забрали, заарестовали, значит. И в крепость посадили. А в
— Федя! Опять ты выдумываешь бог знает что!
— Верно тебе говорю: дядя Петр, тети-Наташин муж, был в Италии! А крепость называется, куда его сажали, знаешь как? Бастилия.
Вдруг ей вспомнилось, она не раз слышала об этом: один из колхозных конюхов долго считался пропавшим без вести, оказывается, был в плену и несколько лет назад, ко всеобщему изумлению, приехал из Италии. Может быть, это и есть дядя Петр? Трудность споров с Федькой заключалась в том, что в его вранье всегда была доля правды.
— Все равно, Бастилия не в Италии, а во Франции, — сказала Анна Ивановна сердито. — Болтаешь невесть что. И это очень нехорошо. Этак ты совсем вралем станешь.
— А Гака не во Франции? — спросил Федька.
— Нет, не во Франции. Гана в Африке.
«Очевидно, без конца слушает радио. Что-то запоминает, что-то сам придумывает. Полная неразбериха в голове у мальчонки».
В избу к Анне Ивановне Федя вошел, солидно обколотив на крыльце валенки. То, что он вошел вместе с ней, было нечто само собой разумеющееся. Анна Ивановна познакомилась с Федькой в первый же день приезда к дочери. Федька помог ей переправить через сугроб санки с сидящим в них малышом, был приглашен попить чайку и с тех пор стал постоянным гостем.
Уже смеркалось, давно пообедали, дочь и зять Анны Ивановны отправились смотреть кинофильм, когда за Федькой явилась мать.
Крупная, плотная, белозубая, краснощекая, она была привлекательна и казалась моложе своих тридцати восьми лет.
Поздоровавшись и распустив пушистый платок, мать прикрикнула на Федьку:
— Совсем сюда, что ли, переселился? Бегай за тобой!
— Мы с Сергунькой из кубиков высотное здание на целине построили! — поднимаясь с полу, весело сообщил Федя. — Отгрохали такой домище, чтобы туда враз тыща целинников поселилась!
Он, как котенок, потерся головой о рукав материнского полушубка.
Титова положила руку на темную кудрявую голову сына, обронила притворно сурово:
— Выдумщик! Вы его гоните, коли надоест. До свидания!
В не замерзшее по мягкой погоде оконце Анна Ивановна видела, как, отойдя от избы, Титовы обнимаются у сугроба. Федька что-то говорил матери со смехом, потом схватил ее за руку и зашагал рядом, увязая в снегу.
На обрывистом склоне, над разлившимся взбухшим ручьем, топтался Федька. Каша из расползающейся скользкой глины и талого снега чавкала под ногами. Босые пальцы стыли в мокрых насквозь башмаках, но мальчик этого не чувствовал. Все сливалось у него перед глазами: блещущий на солнце ручей, березка, росшая прямо из воды, кусты, комья сизого снега. В этой колеблющейся, посверкивающей синеве белела «Книга для чтения». Падая, она раскрылась и теперь, распластанная, медленно кружилась посреди ручья. Зачем он полез здесь, не пошел по дороге или хоть не перебрался по кладочке там, в сторонке? Он хотел сократить путь, перепрыгнуть ручей, а висящий через плечо портфель расстегнулся, засунутая сверху книга свалилась в воду. Уплывет книжечка, размокнет!