Ниточка жизни
Шрифт:
Поэтому хороший приработок у известного художника был бы очень кстати. Но Водовозов молчал. А Зина ждала. И дело было не только в нехватке денег. Ей стало не доставать мастерской, беспорядочно заставленной картинами и эскизами, запаха красок, льняного масла, самого вида художника, задумчиво водящего кистью по холсту или снимающего мастихином слишком щедрый мазок, не хватало даже облаков дыма, которые он выпускал, раскуривая свои папиросы. Порой, оставшись одна в своей комнате, Зина принимала ту смешную позу с тачкой, которую воображала, и оставалась без движения 15-20 минут,
В конце концов, она не выдержала и позвонила Водовозову. Опять ответила жена. Странно, но за все девять сеансов он ни словом не обмолвился о своей супруге, ни разу не позвонил ей, и она тоже не только не появлялась в мастерской, но никогда не давала о себе знать. Хотя дома она, наверное, командовала своим Водовозовым, как генерал на плацу. Снова она позвала к телефону «Сашеньку», и снова Зина слышала на всю квартиру, что ей надоели его голые натурщицы. Водовозов шёл долго, мучительно долго, Зине показалось, что он просто не хочет говорить с ней, хотя её даже не попросили представиться. Но она ошибалась. Услышав Зинин голос, Водовозов явно обрадовался. Правда, с некоторым сожалением сообщил ей, что сейчас для неё работы нет. «Хотя, – добавил он, поразмыслив немного, – есть небольшая, на втором плане большой картины. Приходи, когда сможешь». Они договорились на следующий день, Зина сознательно позвонила перед выходным.
В этот раз задача была несложной. Стоять, но не скрючившись перед тачкой, а просто оставаться без движения, поворот головы в сторону окна. Даже переодеваться не понадобилось. Много времени тоже не потратили, уложились в два приёма, меньше, чем часа по три каждый. Зина даже не поняла для какой картины делался этот эскиз. Прощаясь, Водовозов сунул ей опять две двадцатипятирублёвки. Зина приняла и робко спросила:
– Ещё что-то будет?
Водовозов изучающе посмотрел на неё и ответил:
– Возможно, – и после небольшой паузы, явно рассматривая её пальто, добавил, – тебе деньги нужны? Могу одолжить.
– Нет, что вы, что вы! – решительно замахала руками Зина. – Я не к тому. – Она немного замялась, но, собравшись духом, выпалила, – мне просто очень нравится эта работа, и… у вас в мастерской нравится.
Водовозов похлопал своими шикарными ресницами, он не ожидал такого ответа:
– Понятно, но, если хочешь, могу дать рекомендацию в Академию художеств, там постоянно нужны натурщицы. Правда, студенты много рисуют обнажённое тело. Это школа, им надо…
– Не-не, – запротестовала Зина. Сама мысль о том, что придётся фактически публично раздеваться, повергала её в ужас. – Нет, я подожду, спасибо, Александр Николаевич.
– Вот и хорошо, я тебе телеграфирую, – тут он задумался, явно что-то считая в уме, – но уже после Нового Года. Тебе будет очень кстати, – он опять помолчал и добавил, – карточки
– Как до войны? – Удивлённо пробормотала Зина.
– Да, именно так, – подтвердил Водовозов, – сведения точные. Не надо будет на тряпки бумажки копить. Пришла в магазин и бери, что хочешь, коли деньги есть.
– А цены, цены такие же будут?
– Не знаю, Зиночка, не знаю. Думаю, что да, такие. Ну, всего хорошего тебе, я дам знать, – Водовозов по праву старшего всегда первым протягивал руку.
Зина сунула свою ладошку, она сразу маленькой рыбкой утонула в большой пятерне художника и никак не могла вынырнуть. «Показалось, – решила она, – может он просто замешкался не вовремя. Случайно? А о позировании голой тоже случайно заговорил? В первый раз и, наверное, не в последний. И что делать, когда сам предложит? Впрочем, чего это я? Когда заведет разговор, тогда и думать буду!»
Зина шла в общежитие по заснеженному городу. Идти было далеко, не меньше пяти километров, но Зина сознательно не поехала на трамвае. Ей хотелось побыть одной, а вечерние улицы в зимнюю пору – самое подходящее для одиночества место. В нечастом для этого времени года безветрии крупными, красивыми пушинками падал снег. Он кружился над головами редких прохожих в ритме какого-то экзотического танца, и это создавало иллюзию зимней сказки в спектакле для детей, спектакля, который Зина никогда не видела и не могла видеть, но почему-то ясно представляла. Было совсем не холодно. Редкий для Ленинграда приятный зимний вечер.
После мастерской Водовозова одна мысль о завтрашнем дне в больнице портила настроение. И чего она тогда так внезапно решила идти в эту школу медсестёр? Ведь кроме этого недотехникума, вполне могла поступить в педучилище. Хотя бы попробовать. Да, седьмой она класс она не особо здорово закончила, уже не отличницей, с четвёрками, к тому же в захудалой деревенской школе. Тяжеловато было, три часа в день только на дорогу уходило, да дела по хозяйству, которые тётка постепенно навалила на неё. Но попытаться-то могла! Ведь вполне приличные оценки получила! Сейчас бы ходила учительницей, в чистый класс, в чистой одежде и никаких тебе клизм и грелок! Ан нет, опять идти завтра на смену в больницу.
Зина попробовала поменять ход мыслей, подумать о другом. «Не будет карточек, как это?» – Размышляла она. Всю её взрослую жизнь жили только по карточкам. До войны их не было, но в деревенском сельпо продавали, по большому счёту, только соль, мыло и сахар. Во время учёбы тоже по магазинам не бегала. Денег не хватало на отрезы. Ходила в том, в чём приехала, да на одну кофточку смогла накопить, подрабатывая санитаркой, платьице сама сшила и ботики растоптанные заменила на новые. Завтракала молоком, обедала в столовой, ужинала в общежитии чаем с хлебом, иногда даже с маслом, первую неделю после стипендии – с печеньем или пряниками. «А что, теперь она сможет вот так прийти в магазин и накупить конфет? «Мишка на севере», – пару раз попробовала, какое объедение! – Зина перевела дух. – Надо подождать, поживём – увидим!»
Конец ознакомительного фрагмента.